Я спустился вниз, взял Назоновы «Любовные элегии» и снова поднялся на крышу. Читая Овидия, я продолжал заикаться.
Тогда я опять спустился вниз и взял «Оды» Горация.
Ты знаешь, у Горация такой ритм, словно сами стихи его заикаются.
Я правильно рассчитал. Читая на крыше четыре первые оды, я лишь изредка запинался. А пятую прочел, представь себе, ни разу не заикнувшись. Вот эту:
Начитавшись Горация и, как говорят военные, на нем «закрепив успех», я «развил успех», вернувшись к Овидию, а на вергилиевых гекзаметрах окончательно восторжествовал над своим пришлым косноязычием.
К вечеру я уже не заикался и за ужином в нашем флигеле живописал Лусене, как я на крыше декламировал знаменитых римских поэтов.
Она, впрочем, как я догадываюсь, подглядывала за мной и подслушивала, когда я упражнялся.
Лицо ее теперь светилось счастьем и благодарностью. Но дотрагиваться до меня она не решалась. Эта женщина всегда чувствовала то, что другие не чувствуют, и будто видела то, что не могла видеть воочию.
VIII.
Заикание повторилось, когда на следующий день между первым и вторым завтраком я пришел на виллу Вардия.Гней Эдий встретил меня само радушие и оживление: едва я, поднявшись по широким гладким ступеням, вступил в первый, восточный, перистиль с ионическими колоннами из белого мрамора, с вазами из порфира и разноцветного гранита, как мне навстречу из таблинума выкатился кругленький и лысенький человечек.
— Поздравляю! — радостно воскликнул он.
— С чем? — коротко и сумрачно спросил я.
— Как это, с чем?! С тем, что ты стал наконец мужчиной!
Вардий хотел заключить меня в объятия, но я отступил к фонтану. Помнишь? В первом перистиле в фонтане стоял мраморный мужчина, читающий свиток. Я внимательно оглядел этого чтеца, повернулся к своему собеседнику и по-прежнему сумрачно ответил:
— Ты считаешь, что с этим… с
Вардий тут же растерял задор и удивленно спросил:
— Тебе не понравилось? Она что-то не так сделала?
— Не в этом д-дело, — сказал я.
Судя по Гнееву лицу он уже что-то заподозрил, но пока не мог понять, что именно.
— Погоди… Всё должно было происходить, как по древнему обряду. Сначала она должна была бросить в тебя яблоком… Она не забыла? Она бросила?
— Бросила, — ответил я и не заикнулся.
— Ну вот и славно! — снова оживился Вардий. — А потом на берегу озера, под открытым небом, на виду у богов, но скрытые от людей!.. Замечательно!.. Она мне всё доложила. И, между прочим, хвалила тебя. А она, эта шаловливая вертихвостка, мало кого хвалит. Она и мне, своему учителю и хозяину, иногда делает замечания. Да, юный мой друг! Меня, опытного мастера, попрекает и учит. Представь себе!
— Н-не хочу, — сказал я.
— Чего не хочешь?
— Не хочу п-представлять.
Вардий растерялся. Это было видно по его изменившемуся лицу. А я продолжал:
— И давай с тобой д-договоримся раз и н-навсегда. Я тебя уважаю, я тебе б-б-благодарен за всё, что ты для меня с-сделал. Но если ты еще раз…
— Перестань! — раздраженно прервал меня Гней Эдий. — Зачем кривляешься? Говори нормально.
— Если ты еще р-раз подошлешь мне к-ка-к-кую-нибудь из своих девок…
И снова Вардий меня оборвал.
— Ты действительно заикаешься? — строго спросил он, но в его лягушачьих блестящих глазках прыгал испуг.
— Да, заикаюсь. Я три года не заикался. А вчера опять начал, — ответил я, теперь ни на одном из слов не заикнувшись.
— Я не знал, — тихо сказал Гней Эдий.
— Вот я и предупреждаю тебя, чтоб ты з-знал, — сказал я. — Я не такой, как ты. Я иначе ус-с-строен. Если ты хочешь, чтобы я был твоим к-клиентом…
Он мне опять не позволил закончить. Он накатился на меня, а мне отступать уже было некуда — дальше был фонтан. Липкими ручками, словно щупальцами осьминога, он обхватил меня за талию, желеобразной грудью как бы приклеился к моему животу, лысина его уперлась в мой подбородок и чуть толкнула его вверх… Я, как ты знаешь, среднего роста, а Гней Эдий Вардий совсем маленьким был человечком.
— Прости, — испуганно бормотал он куда-то вниз, в сторону моих сандалий. — Я не знал…Я хотел, как лучше…Я хотел сделать тебе подарок. Я не ожидал… Если б я знал… Боги! Почему вы мне не шепнули?! — Актером он был превосходным.
Я отстранил от себя Вардия и объявил:
— Я тебе всё сказал. А теперь я, пожалуй, пойду.
— Конечно — тут же в отчаянии выдохнул Вардий. — А когда придешь?
— Приду завтра или послезавтра. Если позволишь.
— «Позволишь»! — в ужасе выкрикнул Гней Эдий. — Прошу тебя: обязательно приходи, как только захочешь!
Я повернулся и пошел, успев про себя отметить, что в двух последних своих фразах я ни разу не запнулся. Мне показалось, что он надо мной издевается.