Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

«При чем тут ты и эти развратники?! — гневно воскликнула дочь Августа, стремительно поднявшись со своего трона. И добавила тихо и нежно: — Передай это кольцо твоему другу, поэту. Он действительно знает, что такое любовь».

Произнеся эти слова, Юлия сошла с помоста и направилась к выходу из атрия.

Ей сопутствовала какая-то завороженная тишина, которую даже щеголи-амиметобии не посмели нарушить.

Возле прихожей Юлия, однако, остановилась, повернулась и пошла обратно, на ходу вынимая из ушей серьги, с такими же черными брильянтами, как на кольце, но поменьше размером. Серьги эти она вложила в руку растерянному Пульхру и приказала:

«Вручи их тем, за кого просят Семпроний и Юл. Зачем они мне теперь, когда у меня отобрали мой любимый алмаз?»

— Перерыв! — объявил Гней Эдий Вардий, вышел из шатра и пошел отдавать указания — к той группе своих работников, которая готовила колышки-подпорки для лоз.

Вернувшись, он повторил:

— Перерыв. — И продолжал: — Юлия устроила перерыв почти на три месяца, и со своими адептами до декабрьских Сатурналий не встречалась, за исключением, разве что, Юла, Гракха и Руфа Сальвидиена, Аполлонова фламина.

А далее, по рассказу Вардия, начались

«Мистерии» —

XIV. третий этап «разжигания пожара», как и прежние этапы состоявший из трех стадий.

Вернее, первой стадии предшествовал своего рода подготовительный период. Начался он в конце года, на Сатурналиях. Сатурналии эти отпраздновали всей, так сказать, адептурой, но достаточно скромно, без излишеств и без шумных проделок. После них продолжали встречаться, но не все вместе, а как бы порциями: то Гракх со своими щеголями, то Пульхр со всадниками и сенаторами, то Юл Антоний с Авдасием, Эпикадом, Рабирием и четырьмя «разноцветными». Постоянными участниками этих сборищ были лишь Корнелий Сципион и Руф Сальвидиен, а также два новых человека, которых вскоре после Сатурналий привел и внедрил в компанию Руфсалий Гай Цезий и арвальский брат Публий Карнулкул.

Юлия своих гостей теперь угощала до удивления скудно. Из мясных блюд подавалась только свинина; птицы вообще не было, ни домашней, ни дикой; рыба — только из Тибра или из ближайших к Городу водоемов; хлеб — не пшеничный, а полбяной; овощи — во множестве, но из фруктов — только сушеные смоквы. Из напитков — одна ключевая вода.

В небольших количествах вино предлагалось лишь на трех праздниках: на январских Агоналиях, Карменталиях и Сементинах — уже начался новый год, год тринадцатого консульства великого Августа, — и на этих праздниках, кстати сказать, Юлия и ее компания всех удивляли своим благочинием и своей сдержанностью; даже юноши-щеголи утихомирились и будто остепенились. Соблюдали праздничные обычаи, совершали предписанные обряды, вели себя скромно, тихо. И только Корнелий Сципион чересчур многословно и порой излишне шумно рассуждал на одну и ту же тему: как в древности хорошо было жить в Риме, какие тогда были люди — непритязательные, выдержанные, трудолюбивые, добродетельные, доблестные, ну, и так далее. Все терпеливо ему внимали, так как Юлия, когда Корнелий разражался своими тирадами, всегда смотрела на него поощрительно, часто брала за руку или под руку если прогуливались, и однажды гневно и грубо оборвала Квинтия Криспина, попытавшегося было съязвить по поводу «старых добрых времен».

Так продолжалось до февральских Луперкалий.

XV. С Луперкалий началась первая стадия заключительного этапа, которую Гней Эдий окрестил «Мутуниями».

Сами Луперкалии праздновали как обычно. Вместе с толпой следовали за служителями Фавна, обнаженными луперками, которые от Луперкаля бежали к роще Юноны. Некоторые адептки специально подставляли себя под удары сыромятных козьих и собачьих бичей, которые, по поверью, наделяют не только плодовитостью, но и богатством. Вечером явились к Юлиному дому, рассчитывая на общение с Повелительницей — они ее так давно называли.

Но Юлии дома не оказалось. Навстречу адептам вышел Руф Сальвидиен, который сообщил им, что Юлия ждет их в храме Мутуна. «Мутун?» — некоторые даже не слышали такого имени. Но все в сопровождении Сальвидиена отправились через праздничный город и Марсово поле к северному склону Пинция.

Там перед входом в старое, полуразрушенное святилище их встретил Публий Карнулкул, арвальский брат, и что-то неразборчиво стал объявлять — он от природы был косноязычен и, когда произносил подряд несколько фраз, становился совсем непонятным. Его понимал только Руф Сальвидиен, фламин Аполлона. И Руф, прервав Публия, так объяснил: