Великий маг Каладиус. Хроники Паэтты. Книга IV

С тех пор паранойя короля лишь набирала обороты. Сразу несколько родовитых дворян лишились голов за якобы поддержку принца Келдона и участие в заговоре. Затем самого принца перевели из камеры, похожей на комнату, в камеру, похожую на каменный мешок. Теперь он был самым настоящим узником, причём узником опасным, к которому применялись строжайшие меры содержания.

Например, тюремщики, которые приносили принцу еду и выносили судно, были сплошь глухонемые и неграмотные, и им всё равно было строжайше запрещено входить к заключённому поодиночке. В камере, в которой находился принц, не было ни единого окошка, а свет свечи он видел лишь тогда, когда к нему входили надзиратели. Сам замок охранял целый гарнизон – двести легионеров, которые были убеждены, что стерегут какие-то то ли богатства, то ли архивы.

Очевидно, что снисхождения от Конотора ожидать было бессмысленно. Природная жестокость вкупе с болезненным страхом за свою жизнь и власть полностью изводили любые ростки милосердия, которые могли бы укорениться в этом сердце.

Конечно, условия, в которых существовал принц Келдон, не могли не сказаться на его здоровье. Спустя всего двадцать шесть месяцев этот некогда сильный и здоровый мужчина угас, словно огарок свечи. Впрочем, смерть его, по свидетельствам тюремщиков, была довольно скоропалительна, так что нельзя полностью исключать и версию с отравлением.

Ведь если узник мучился в своём узилище, то и его заточитель страдал в королевских покоях. Для Конотора младший брат был грозным призраком, который в любой момент мог появиться из-за портьеры, чтобы осуществить справедливое возмездие, поэтому всё то время, что Келдон был жив, Конотор всякий раз вздрагивал, когда ему докладывали о гонце с запада. А уж ночных кошмаров, от которых король вскакивал с кровати с шевелящимися на затылке волосами, было и вовсе не перечесть.

Однако же при всей чудовищности этих преступлений не они вменялись в вину королю его собственным народом, и не в них видел народ корень всех бед, обрушившихся на страну. Конотор был жесток и при этом буен, он злоупотреблял всем и во всём, будучи одинаково невоздержанным и в еде, и в питии, и в насилии.

Молодая королева то и дело появлялась на публике с покрасневшими от слёз глазами. То, что творилось в личных покоях её величества, когда там появлялся король, было тайной за семью печатями – никто из слуг, сколь бы пьян он ни был, ни за что не проговорился бы о том, что он слышал или, быть может, видел. Все понимали, что его величество будет беспощаден. Во всяком случае, синяки на запястьях королевы, тщательно забелённые пудрой, свидетельствовали об этом весьма красноречиво.

Конотор, вроде бы, немного унялся после того, как королева родила долгожданного наследника. Король, кажется, был вне себя от счастья и даже повелел назвать сына в свою честь. Но радость эта не продлилась долго. Не прошло и месяца, как чело монарха вновь омрачилось, а черты лица приняли привычное злобно-спесивое выражение.

Увы, Каладиус словно целиком и полностью отдалился от происходящего. Он редко появлялся при дворе, а когда появлялся, то словно бы не замечал всё более испитой физиономии короля, затравленного взгляда слуг, неизбывной тоски в глазах редко появляющейся на людях королевы. Ещё меньше дела ему было до состояния финансов королевства, а оно, говоря откровенно, было далеко от совершенства.

Конотор не слишком-то вникал в государственные дела, в которых разбирался откровенно плохо. Причём он словно даже кичился своей дремучестью. Поэтому несколько советников короля, по сути, вели всю внутреннюю политику вместо него. К сожалению, все они не отличались талантами Каладиуса, хотя вполне могли бы соперничать с ним в презрении к людям.

Король же подмахивал любые бумаги, практически не читая. Подати росли, хотя это никак не сказывалось на государственной казне. Законы – один нелепее другого – издавались, превращая правовую систему в мешанину абсурда. Всё это создавало ощущение упадка, и на данном фоне эпидемия синивицы выглядела логичным продолжением череды бед. Так же, как и все последующие.

В этой ситуации людям оставалось лишь молиться Арионну, чтобы тот смилостивился и прекратил бедствия. Но, кажется, на сей раз Белый бог был глух к мольбам смертных.

Глава 37. Наследник

– Ваше высочество…

– Ти, я много раз просил не называть меня так.

– Простите, ваше высочество, но я много раз говорила, что всё равно буду так делать.

– Ты разбиваешь мне сердце.

– О, не преувеличивайте, ваше высочество! Всем известно, что ваше сердце сделано из очень крепкого камня.

– Милая Ти, благодарю тебя за эти слова!

– У вас очень странная реакция на них, мой принц. Я не собиралась сказать вам что-либо приятное.

– Но всё же невольно сделала это. Потому что твои слова очень похожи на ревность.

– Как может простая фрейлина ревновать принца крови, ваше высочество?

– О, да тебя просто распирает от ревности!