– Думаю, за минувшие восемьсот лет многие его недруги ожидали, когда он умрёт, – горько усмехнулся Бейгон. – И вот их кости стали прахом, а он по-прежнему жив. Помните, Делайни, те величественные вековые деревья, что растут в южной части королевского парка? Эти великаны, которым уже много сотен лет, и которые укрывают своей сенью прочие деревца? Как-то, глядя на них, на их мощные стволы в десять обхватов, я вдруг поймал себя на мысли, что мессир Каладиус видел этих исполинов, когда они были ещё маленькими ростками, и садовник ограждал их жёрдочками, чтобы дети, играя, не растоптали их.
– Это правда, ваше величество, но если спилить одно из этих деревьев, то вы увидете, что его сердцевина давно уж сгнила. Пройдёт какое-то время, и они иссохнут, а после их срубит далёкий потомок того самого садовника. Так и Каладиус – его время уже прошло. Он воображает, что может десятилетиями отсиживаться в своём дворце, а затем прибегать сюда и начинать войны! Разве он подумал о том, что будет с нашей экономикой, что будет с нашей торговлей? Или он подумал о вдовах и сиротах наших легионеров?
Бейгон хотел было позвонить в колокольчик, чтобы приказать слуге налить ему вина из графина, стоящего на столе, но передумал и сделал это сам. Когда он отпил из бокала, зубы выбили по хрусталю мелкую дробь.
– Потратив массу денег и потеряв почти три с половиной тысячи человек, мы захватили западное побережье Палатия! – продолжал Делайни. – Но что мы будем с ним делать? Каладиус воображал, что, стоит нам захватить побережье, и мы тут же покорим эллорские колонии. Но это не так! На западном побережье почти нет крупных портов, приспособленных для того, чтобы обслуживать такой флот! Там не так много селений, там отвратительные дороги… Прибрежная полоса Палатия мало чем отличается от его восточной части – это глухомань. Но старик вообразил себя великим стратегом, и вот сто пятьдесят тысяч наших солдат теперь вынуждены провести там зиму! Правда, великий стратег не подумал о том, как мы организуем их снабжение!
– Всё это так, но смогли бы вы сказать это самому Каладиусу, будь он здесь? – резонно спросил король.
– Но его здесь нет! – не менее резонно возразил Делайни. – Кроме того, возможно, пришла пора что-то изменить. Представьте, ваше величество, мы с вами можем войти в историю королевства, как люди, посмевшие пойти наперекор самому Каладиусу! Лично я давно не прочь освободиться от его опеки! А вообще – пусть остаётся в Кидуе! Полагаю, здесь мы справимся и без него!
– То есть вы хотите бросить вызов Каладиусу? – с почти мистическим ужасом спросил Бейгон.
– Дьяволы меня разорви – да! – решительно ответил Делайни. – Его место – в исторических трудах, а будущее должно принадлежать нам! Надеюсь, он не вернётся, а если всё же вернётся… Ему придётся привыкать к тому, что мир изменился!
– Вам легко говорить, Делайни, – вздохнул король. – Когда он вернётся, то именно мне придётся держать ответ за всё. Он – как меч, что постоянно нависает надо мною…
– Тогда я буду вашим щитом, государь, – пафосно ответил министр. – Прикрывайтесь мною, не стесняясь! Главное сейчас – прекратить эту безумную и бесполезную войну! Согласны ли вы с этим, ваше величество?
– Да, – едва слышно ответил Бейгон, которого слегка приободрила перспектива поставить между собой и великим магом ушлого Делайни.
– Хвала богам! Вы – подлинный король этой земли, ваше величество! И это подтверждается вашими делами! Завтра ваше имя сделается самым благословляемым на территории двух королевств!
Бейгон улыбнулся в ответ, но улыбка вышла довольно кислой.
***
Каладиус смотрел на сидящего напротив Делайни и понимал, что его время прошло. Прошло время, когда на него глядели, словно на некое древнее божество, боясь прогневить словом или, тем более, делом. За всем этим мистическим страхом люди совершенно позабыли главное: он – всего лишь человек. И вот, спустя десятки поколений королей и министров нашёлся человек, который, похоже, это понял.
Вот он, этот Делайни. Он прямо пошёл против воли Каладиуса, причём не в какой-то ничего не значащей мелочи. Этот слегка полноватый и начинающий уже лысеть человечек скомкал и растоптал то, что великий маг в последнее время считал делом своей жизни. И что же? Сейчас он сидел напротив и смотрел на волшебника, словно вопрошая: «Ну что же ты сделаешь? Испепелишь меня, или превратишь в жабу?».
И Каладиус внезапно понял, что он ничего не может сделать с этим наглецом. Не убивать же его, в самом деле! А вот политических рычагов у него, похоже, не осталось. Если бы он сейчас приказал страже арестовать Делайни – был бы исполнен этот приказ? Великий маг был растерян, как мог бы быть растерян строгий учитель, чьи школяры, всегда робеющие перед наставником, внезапно вышли из-под контроля. Они перешагнули невидимую черту – и небеса не обрушили на них карающие молнии. И вот они уже поняли, что эта черта – не более чем кем-то проведённая линия, и в ней нет абсолютно ничего сакрального.