Великий Магистр

При этом в глубине его мутных кроличьих глаз отъявленного алконавта тлела искорка… Нет, не раскаяния — опаски. Зачем я пришла? С какой радости мне отыскивать его? Явно же не для того, чтобы поплакать в объятиях, предаваясь воспоминаниям. Особенно, если эти воспоминания… М-да.

— Ну что, трубы горят?

Отчим смущённо усмехнулся, звякнул стеклотарой в пакете.

— Да вот… Пытаюсь собрать на опохмел.

— Брось это, я куплю тебе.

Недоверчивость проступила в его взгляде: в подарки судьбы он не верил. Всё никак не решался расстаться со звякающим сокровищем, на сбор которого он потратил столько времени и за которое даже вступил в схватку с тремя конкурентами. Вышел победителем, хотя и не без потерь… Пара бутылок разбилось, да рукав пальто надорван.

— Правда купишь?..

— Правда. Идём.

Мы молча пошли по аллее парка. Люк и Маркус следовали на некотором расстоянии. Бутылки раздражающе позвякивали в пакете, и я сказала:

— Брось! Они не понадобятся.

— Ну, как это не понадобятся, — забубнил отчим. — Не сейчас, так потом… Не каждый же день ты собираешься мне благодетельствовать…

Я поморщилась и не ответила. На сколько там у него? На бутылку пива и то не хватит.

Когда мы подошли к магазину элитного алкоголя, он затоптался на пороге, с безнадёжностью махнув рукой.

— Ууу… — уныло проскулил он. — Не, доча, меня сюда даже не пустят… Рожей не вышел…

— Не беспокойся, со мной — пустят, — усмехнулась я.

Когда мы вошли, мой неприглядный спутник тут же приковал к себе тяжёлые взгляды охраны. Я сказала:

— Спокойно, это — со мной.

«Это», впрочем, не преминуло опозориться, сунув под пальто бутылку виски «Баллантайнс», пока я выбирала для него коньяк. Стоило ли так разоряться? Ему хватило бы и пузыря дешёвой водяры… Но нет, мне хотелось подчеркнуть разницу между нами, чтоб он, пьянь подзадборная, прочувствовал, кто теперь он, и кто я!..

Деньги тратить на разруливание ситуации с администрацией магазина мне не хотелось — обошлась психическим воздействием. Когда мы вышли, я окинула отчима презрительным взглядом.

— Без этого никак было нельзя?

Он виновато моргал.

— Прости, доча… Как-то само получилось… Соблазн… Впал в искушение…

— «Искушение», — хмыкнула я. — Эх, ты… Ворюга супермаркетный.

9.5. Точка невозврата

Обретался отчим уже не там, где мы когда-то жили. Он разорился, пришлось нашу большую и дорогую квартиру продавать и покупать вместо неё малогабаритную двушку у чёрта на куличках.

— Фу, — поморщилась я, осматриваясь. — Не квартира, а бомжатник.

— Уж прости, доча, гостей я сегодня не ждал, — оправдывался отчим, торопливо убирая с кухонного стола грязную посуду с объедками и пустые бутылки. — Если бы ты предупредила, что хочешь меня, так сказать, навестить, я бы хоть прибрался маленько…

Он выкладывал и выставлял на стол содержимое нового хрустящего пакета.

— Ох, доча, зачем такая роскошь? Напоминание о лучших временах, которые давно минули… Когда-то я мог себе позволить всё это, да, мог… «Хеннесси Гранд Шампань»… Душу только растравить. И закусь тоже под стать выпивке… Ну, Юленька, ты даёшь!

Без пальто и шапочки он выглядел ещё более жалким: засаленное тряпьё болталось на нём, как на скелете, всклокоченные седые волосы давно не стрижены и не мыты. Порцию «Хеннесси» он в себя влил, как воду, и жадно набросился на еду.

— О, хорошо-то как… Просто к жизни возвращаюсь! Не ожидал, не ожидал, что ты вот так… А что ты, собственно, вдруг вспомнила про меня, а, Юль?

— Мама умерла, — сказала я.

Он на секунду перестал жевать, его взгляд потемнел и ожесточился.

— Туда ей и дорога, — сказал он, наливая себе ещё. — Всю жизнь мне искалечила… Я же так и не восстановил… мужскую функцию-то, да. Хоть и пришили мне его назад, а работать как раньше он уже не смог.

Жуя и запивая еду «Хеннесси», он расписывал мне свои болячки во всех неприятных подробностях. Потом спохватился:

— Юль, а ты чего не ешь, не пьёшь? Давай, а то мне одному как-то неудобно…

— Нет, спасибо, мне не хочется, — отказалась я. — Ты угощайся… Почувствуй себя человеком.

— Да уж, — хмыкнул он. — Ну… как знаешь. Было бы предложено.

Через минуту он спросил:

— Ну, а ты? Как сама? Хотя, чего спрашивать — и так видно…

— У меня всё отлично, — сказала я.

— Замужем?

— Вдова.

— А… сочувствую. Дети есть?

Сволочь. Какая же он сволочь. Это мне мерещилось, или у него ехидца блеснула в глазах?

— Был… пасынок. Погиб.

— А… М-да, печально. А своих, значит, нет?

Он это нарочно, да?

— У меня не может быть детей, и ты это знаешь, — процедила я.

Он шевельнул бровями.

— Не знал… Правда, не знал.

— Не прикидывайся.

— Ничуть не бывало. Значит, внучат мне не видать… Жаль, жаль… Сочувствую тебе, Юляша.

Зачем я его нашла? Зачем, купив ему дорогую выпивку и хорошую еду, сидела и выслушивала его лицемерные слова сочувствия? А он уже поплыл от выпитого, взгляд стал сальным — так и мазал по мне, какая мерзость…