Великий мертвый

— Эрнан… — всхлипнула женщина и вдруг упала ему на грудь и разрыдалась.

— Что Эрнан? — похолодел Веласкес. — Ну!

Каталина с рыданиями втянула в себя побольше воздуха и словно окатила его из бочки.

— Он… ко мне… не прикасается…

У губернатора потемнело в глазах. Он с трудом нащупал спинку стула, присел, а когда отдышался, устроил Каталине настоящий допрос. И подтвердил себе худшее, что чувствовал в Кортесе.

Кроме поцелуя через фату — в Божьем храме — Эрнан не прикоснулся к законной супруге ни разу. В первую же ночь он бросил плащ у порога, лег, и до самого утра они оба делали вид, что спят. То же самое повторилось и следующей ночью. А потом он просто уехал — сначала наводить порядок в энкомьенде [20], затем — торговать скотом, а теперь и еще дальше — к маврам.

— Ч-черт… — только и смог выдавить губернатор.

Такого плевка в лицо он еще не получал. Никогда.

Впрочем, дело было не только в оскорблении. Веласкес вполне осознавал, что Кортес явно считает себя свободным от родственных обязательств, а значит, в любое время может затребовать церковного суда и доказать, что брак был изначально фиктивным. Но главное, вся экспедиция оказалась под угрозой, поскольку надежды на честность и в их отношениях — теперь никакой.

Едва не загнав лошадей, Веласкес прибыл в Сантьяго де Куба и немедленно послал в Тринидад два письма: одно своему шурину Франсиско Вердуго — с категоричным требованием сместить Кортеса, а второе Диего де Ордасу и Франсиско де Морла — с настоятельной просьбой помочь Вердуго справиться с этим непростым поручением. Но ничего не вышло.

Тогда Веласкес отправил Педро Барбе, своему заместителю в Гаване прямой приказ — взять Кортеса под арест и в кандалах доставить в столицу. Однако почуявший неладное Кортес выслал армаду вперед, а сам вошел в бухту Гаваны в последний день и то ненадолго.

Если бы у Веласкеса были деньги, он бы не поскупился, — выслал бы армаду вслед. Но ни денег, ни судов у него уже не было: все ушло на возглавленную Кортесом экспедицию. А спустя два месяца, когда до губернатора дошли слухи о продаже на Ямайке рабов из новых земель, он понял, что Кортес окончательно отложился — и от него, и от Каталины.

Нет, Веласкес терпел; он знал, что все решают время и деньги. И спустя четыре месяца, получив от Кортеса нежданное и очень почтительное письмо, он действительно обрадовался — возможности примерно наказать злопамятного, мстительного мальчишку. Он уже знал, как это сделает.

* * *

Услышав это протяжное «Чтоб я сдох!» Кортес как очнулся.

— Кто сказал? — быстро оглядел он замерших солдат.

Те молчали.

— Над императором Священной римской империи смеяться?! — заорал Кортес. — Что, забыли, что такое бастонада?!

Сходка потрясенно молчала.

— А ну… — набрал он в грудь воздуха, — покажите мне, как должны приветствовать победу своего сеньора кастильцы! Гип-гип!

— Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра! — грянула сходка.

— Вот теперь вижу, что вы — римляне! — выкинул побелевший от напряжения кулак вверх Кортес, — ну, что, послужим нашему императору?!

— Конечно… да… послужим… — наперебой заголосили солдаты.

Кортес печально усмехнулся.

— Тем более что Веласкес от нас отказался…

Капитаны переглянулись, и наиболее благоразумный Гонсало де Сандоваль тут же выступил вперед.

— Подожди, Кортес. Что ты хочешь этим сказать?

— А что тут говорить? — горько проронил Кортес. — Если Веласкес, даже став аделантадо… даже получив от нас превосходных рабов, не собирается помогать…

Сходка замерла.

— … наших долей он тем более признавать не станет, — завершил Кортес и развел руками.

Ордас напрягся, но от повторного упрека в том, что это произошло из-за самого Кортеса, воздержался.

— И что нам делать? — растерянно заголосили солдаты.

— Служить Его Величеству, — широко раскинул руки в стороны Кортес. — Это, конечно, решать вам, но я думаю, императору дону Карлосу давно пора отправить его пятину. Золотом.

Он сделал паузу и вдруг рассмеялся.

— И уж, конечно, не через Веласкеса!

Солдаты загоготали, а Кортес, дождавшись, когда они отсмеются, выкинул кулак вверх.

— Ну, что, воины! Сантьяго Матаморос!

— Бей мавров! — в один голос выдохнула сходка.

— Стоп-стоп, — поднял руку Аламинос. — Чуть не забыл…

Внутри у Кортеса все оборвалось, но Аламинос тут же внес ясность:

— Папа Римский повелел считать эти земли Восточной Индией.

— И что? — настороженно прищурился Кортес.

— А значит, здешние туземцы уже не мавры, а индейцы, — пояснил главный штурман. — И священный боевой клич должен звучать иначе…

— Это как же? — хмыкнул Кортес, — Сантьяго Матаиндес? Так, что ли?

— Точно.

Кортес на долю секунды задумался и тут же снова вскинул кулак.

— Сантьяго Матаиндес!

— Бей индейцев!!! — счастливо взревела сходка.

* * *