Великий мертвый

— Ну, иди сюда, сеньор, — по-хозяйски, даже без нажима, произнес один… кажется, Берналь Диас. — Объясни нам, пусть и неграмотным, но верным слугам Государя и Церкви, какая муха тебя укусила…

Дуэро судорожно огляделся в поисках хотя бы одного капитана… и не нашел никого.

— Так, все, я думаю, ясно… — пробормотал он и тут же заставил себя распрямить спину. — Хватит вам ни за что помирать.

Берналь Диас криво усмехнулся.

— Эх, ты… вроде, сеньор, а ни черта не понимаешь.

— Чего не понимаю? — растерялся Дуэро.

— А того не понимаешь, — со вздохом вышел в центр круга Диас, — что дело Священной Римской империи не терпит своеволия, и требует и от нас, и от вас, благородный сеньор, одного, — он вдруг возвысил голос и почти перешел на крик. — Железной! Дис-цип-лины!

Дуэро обмер.

— А с трусами мы поступаем очень даже просто, — уже тихо, почти шепотом произнес Диас и тут же перешел на «книжную» речь, — ну что, отзываешь свой протест? Или как?

Дуэро судорожно оглядел солдат. От силы полсотни выглядели зачинщиками, а все остальные, что называется, «смотрели в пол». Вряд ли они понимали, о каком протесте идет речь; они просто были готовы проголосовать за любое решение — даже не Кортеса — Диаса.

— Отзываю…

* * *

Сменившей умершего Куит-Лауака новый правитель Куа-Утемок едва сумел сползти с положенных по титулу Великого Тлатоани и Великого Тлакателкутли золоченых носилок и на подгибающихся ногах прошел мимо вытянувшихся перед ним гвардейцев. Добрел до бани, сорвал одежду и рухнул на прогретую каменную плиту. И тогда занавесь из крашеного тростника зашелестела, и его спины, а затем и ягодиц коснулась мягкая, смоченная в мыльном растворе мочалка мойщицы.

«И что мне теперь делать?»

Несмотря на свои неполные восемнадцать лет, Куа-Утемок вовсе не был ребенком, и даже убил одного врага, — правда, не кастиланина, а тлашкальца… но как управлять Союзом, не знал.

Собственно, уже когда ему сообщили, что по настоянию выжившего из ума Змеиного совета правителем Союза выдвинули именно его, стало ясно, что здесь не все чисто.

— Вожди хотят развалить Союз, — мгновенно сообразил отец. — Не соглашайся — позора не оберешься.

Однако отказаться не вышло: едва жену Кортеса — Малиналли торжественно изгнали из рода за предательство, титул Сиу-Коатль получила Пушинка — единственная дочь прежней Сиу-Коатль и Мотекусомы, а значит, самая высокородная женщина Союза.

Будь Пушинка не замужем, ее бы отдали самому сильному вождю — вместе с верховной властью. Но она была замужней. И Великим Тлатоани стал ее муж — восемнадцатилетний Куа-Утемок.

Куа-Утемок вздохнул: уже на Большом совете стало ясно: три четверти племен возвращаться в Союз не намерены. А потом вожди потребовали снижения союзного взноса, и спасло казну лишь нападение Колтеса-Малинче на город Тепеаку. Едва Малинче, взяв четыре сотни «мертвецов» и четыре тысячи тлашкальцев, двинулся в Тепеаку, Куа-Утемок отложил вопрос о снижении союзного взноса и выслал навстречу Кортесу войска и послов. И совет вождей не посмел противиться. Но что-то уже происходило, даже внутри его дворца, и послы дрогнули и, приказав армии не вмешиваться, сдали город на разграбление.

Теплая мыльная мочалка заскользила быстрее, и Куа-Утемок сладко расправил уставшие члены.

Послы еще не вернулись, и он не знал обстоятельств переговоров, но итог был ужасен: тысячи и тысячи людей были взяты в плен, и, как сообщила разведка, каждому из них было выжжено на щеке клеймо в виде кастиланского знака «G», что означало, — все они рабы[25].

Мочалка вдруг исчезла, и на него, прямо сверху, легло теплое молодое тело. Куа-Утемок вздрогнул, но тут же рассмеялся:

— Пушинка?! А ты здесь что делаешь?

Осторожно перевернулся на спину и прижал юную жену к себе.

— А ты думал, я позволю тебя касаться этим сорокалетним мойщицам? — ревниво прошептала она.

— Пушинка… — ласково провел он по шелковым черным волосам. — Как я по тебе скучал…

Пушинка прильнула щекой к его груди, и Куа-Утемока пронзила острая болезненная догадка, что не пожени их тогда родители, его юная супруга так и осталась бы в захваченном кастиланами гареме, вместе со своей матерью. А значит, оказалась бы там, на дне озера возле пролома в дамбе, вместе с остальными двумя тысячами женщин, подростков и детей.

— Что на этот раз мучает моего мудрого повелителя? — спросила жена и заглянула ему в глаза.

— Вожди дочерей мне в гарем не отдают… — лукаво улыбнулся Куа-Утемок. — Что делать?! Союз опять под угрозой…

Пушинка ревниво задышала, и Куа-Утемок рассмеялся. Он был счастлив.

* * *

Потерявший три четверти солдат, Кортес всех захваченных в Тепеаке рабов разослал во все порты Кубы и Ямайки, щедро одарив матросов и штурманов золотишком — на карманные расходы. Понятно, что едва матросы ступили на берег и принялись продавать рабов и швыряться золотом направо и налево, пошли слухи, и в августе-сентябре, — как прорвало, — привлеченное запахом добычи «пушечное мясо» заспешило в Вера Крус отовсюду.