Великий Моурави 2

плачущими женщинами и детьми.

Майдан казался вывороченным нутром неведомого чудовища.

Амкары и торговцы-персияне ужаснулись, подсчитав убытки. Утром на

майдан почти никто не пришел, опасаясь повторения вчерашнего. Но к полудню

робко показались обвязанные персияне и амкары. Друг на друга не смотрели.

Обходили ненадежные места. Ученики и подмастерья бродили вокруг

разгромленных лавок, разгребали мусор, стараясь найти уцелевшие изделия

своего тяжелого труда.

Неожиданное равнодушие Исмаил-хана и Нугзара Эристави сильно

обескуражило майдан. И это обидело пострадавших и сроднило их.

Несмотря на нищету, дабахчи не взяли с разгромленного майдана даже

горсти рису. Они дрались за правду грузин, а в таком деле позорно заниматься

грабежом.

Невзирая на раны и ушибы, дабахчи с рассвета влезли в чаны с

разъедающей слякотью. Они и так вчера из-за драки потеряли заработок, а если

еще пропустят день, то их семьи и сегодня останутся голодными.

К полудню зазвонили в колокола. Амкары поднимали головы, крестились,

вздыхали. Женщины, накинув шали, спешили в церковь поставить свечку и

поблагодарить бога за целость мужа, отца или сына.

На минарете муэдзин певуче прокричал час молитвы. Правоверные, бросая

работу, на разостланных ковриках возносили хвалу аллаху.

Дед Димитрия, не слушая уговоров Пануша и отца Элизбара, отправился

проводить случайного гостя. У низенькой калитки женщина, откинув чадру,

смеясь и плача, бросилась на шею молодому персиянину. "Мать", - подумал дед

Димитрия и потихоньку скрылся в переулке. На душе у него было радостно. Он

хладнокровно прохаживался мимо разгромленных лавок. "Товары - ничего, жизнь

человека дороже, - рассуждал дед. - Вот персидская мать, а чем она плачет

хуже наших матерей?"

Дед заглянул к Бежану и застыл на пороге. Неизвестно, каким чудом, но

не только Бежан, даже лавка его осталась нетронутой, и, кроме пятого седла,

изломанного о голову забывчивого покупателя, все висело на привычных местах.

Потолкавшись на притихшем майдане, дед, к великой радости отца

Элизбара, вернулся в духан. Когда же отец Элизбара пожелал немедленно

выехать в Носте, дед рассвирепел. Никогда в жизни он позорно не возвращался

с полной арбой нераспроданного товара. Он не позволит портить славу

счастливой руки деда Димитрия. И действительно, смело выведя арбу на

майданную площадь, дед тотчас распродал все, ибо сегодня это были

единственные продукты, не смешанные с пылью, грязью и кровью.

Отдавая марчили отцу Элизбара, дед уничтожающе посмотрел на него и сел

на прощанье выпить с Панушем. Он хвастал приобретенным по дешевке подарком

для детей Русудан. Да, конечно, он только довезет до Носте трусливого

ностевца и поедет в Ананури проведать семью Георгия. Давно в гости зовут...

И потом... - дед светло улыбнулся, - желтые цаги внуку повезу. От Георгия

гонца ждут в Ананури. Каждые четыре месяца приезжают. От Димитрия тоже

привозит вести. Правда, гонец всегда сворачивает в Носте, привозит для

родителей "барсов" послания и подарки. Но только зачем ждать, когда можно на

неделю раньше узнать о красавце внуке. Мой Димитрий меня больше всего на

свете любит, - добавил гордо дед, подняв последнюю чашу за здоровье Пануша и

прощенного им отца Элизбара.

Тягучий колокольный звон плыл над Тбилиси. Звонили к вечерне.

Мерно покачивалась арба. Между пустыми кувшинами дремал отец Элизбара.

Дед, направляя буйволов в Носте, тихо мурлыкал песню.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

За окнами Метехского замка шумит Кура. Любимая Луарсабом круглая

комната не изменилась: те же дорогие керманшахские ковры, шелковые, цвета

бирюзы, занавески, арабская мебель и персидские вазы. Тот же изысканный

Шадиман, и только на розовой подушке вместо Луарсаба сидит царевич Симон.

С Шадиманом подружился Симон случайно. Метехи веселился - Баграт

праздновал годовщину своего царствования. Совсем нежданно-негаданно с правой

стороны царя очутился не Симон - наследник картлийского престола, а

Андукапар. Шадиман заинтересовался: удобно ли Симону сидеть с левой стороны

на месте младшего сына? "Змеиный" князь, давно искавший случая сблизиться, с

Симоном, заронил в нем подозрение. Симон стал коситься на Андукапара и

честолюбивую Гульшари. Недаром ехидна держится, как царица.

Симон тоже не прочь был заручиться поддержкой опытного царедворца и

сейчас, обеспокоенный, всецело доверялся Шадиману. Симон намекал: если будет

царем, то Шадиман снова, как при Луарсабе, займет положение правителя. Но

надо, чтобы Симон стал царем Картли.

Шадиман лучше Симона знал: воцарение Симона - возвращение к власти

Шадимана.

Шах Аббас осуществил наконец многолетнее домогательство Баграта. Уходя

из Картли два года назад, шах оставил царем Баграта, спасаларом -

начальником картлийских войск - Нугзара Эристави, первым сардаром Зураба,

главным советником Шадимана Бараташвили и начальником персидского гарнизона

в тбилисской цитадели Исмаил-хана.