Великий Моурави 2

текстом. В часы грусти и сомнений она всегда перечитывала историю Шушаники,

поражавшей ее величием духа.

Нино задумалась. Она упрекала себя: за долгие годы монастырской жизни

она все еще оставалась непокорной в своем смирении.

Монахини не нарушали уединения игуменьи и тихо обходили ее келью.

Странная судьба игуменьи внушала им почтительный страх и даже любовь к ней.

Многие помнили, как однажды подъехали к монастырю двое: тоненькая красивая

Нино и ее названый брат, Димитрий из Носте. Многие помнили, как несколько

часов, словно окаменелый, стоял Димитрий у захлопнувшихся перед ним ворот

монастыря.

Сначала к Нино относились сдержанно, даже старая игуменья спросила, что

ищет Нино в святой обители.

- Спокойствие души и чистоту мысли, - ответила Нино, смотря на игуменью

большими синими глазами.

Этот ответ сильно смутил игуменью. Но Нино нельзя было устрашить ни

чрезмерными молитвами, ни постами. Она первой приходила в церковь и

последней покидала ее. Она долгие часы в уединении вышивала мелким бисером и

золотом украшения для церкви. Она ни с кем не была откровенна и со всеми

ласкова. Но еще одно обстоятельство создало ей особое положение в монастыре.

Вскоре по принятии Нино монашеского сана Димитрий внес на ее имя в монастырь

монеты, серебряные чаши, ковши и другую церковную утварь. Нино все

приношение передала игуменье для монастыря. Потом кто-то, не открывший

своего имени, пожертвовал монастырю большой надел, смежный с монастырскими

владениями. Неизвестный заявил: землю он жертвует ради инокини Нино и просит

ее молиться за грешного, всегда в мыслях верного святой Нине.

Потом неизменно дважды в год неизвестный присылал в монастырь на имя

Нино пожертвования, а брат Димитрий обогащал монастырь то скотом, то воском,

то монетами. Немало жертвовала монастырю и царица Тэкле.

Такое положение и сильный характер Нино возвысили ее над всеми

инокинями, и, когда умерла старая игуменья, царица Тэкле настояла, чтобы

молодая Нино была посвящена в сан игуменьи.

Нино крепко взяла в свои руки монастырь, обогащая его умным ведением

хозяйства и украшая книгохранилищем и фресками.

Вначале она пробовала облегчить участь крестьян, принадлежащих

монастырю. Ведь она тоже крестьянка и слишком хорошо помнила положение

своего отца, царского глехи. Но как когда-то азнауры воспротивились

"неуместным" благодеяниям Георгия Саакадзе в Носте, так и теперь епископ

строго запретил Нино изменять освященные веками привилегии церкви. Ведь

доход от монастыря не только дает сытую жизнь христовым невестам, не только

ограждает их от земной юдоли, но и способствует церкви прославлять

христианство и влиять на дела царства.

Нино, сокрушаясь сердцем, подчинилась. Но незаметно она старалась

облегчить крестьянам то подымную подать, то снижала урожайную мерку, то

помогала крестьянкам в их женском горе.

Игуменья прославилась как "счастливая советница", и к ней стекались

издалека за советом и за утешением. На ветвях лиственницы у ворот монастыря

с каждым годом все больше пестрело разноцветных тряпочек, коими скрепляли

крестьяне просьбу к богу.

Попасть в монастырь к святой Нине считалось счастьем. Сюда стремились и

безутешные невесты, потерявшие в сражении или в единоборстве женихов,

бездетные вдовы и равнодушные к мирским радостям женщины. Здесь спасались и

от прихотей ненавистных князей и от непосильной работы у господина.

Жизнь в монастыре святой Нины не походила на мрачную жизнь других

монастырей. Здесь за вышиванием часто слышались девичьи песни. Здесь могли

играть в "богоугодные" игры. Здесь не запрещалось пожилым монахиням

работать, есть и беседовать на чистом воздухе под чинарой или развесистым

орехом. Здесь почитали старость, и состарившиеся монахини свободно молились,

отдыхали и даже ездили в гости к родным и принимали гостей, угощая едой из

монастырских амбаров.

Впрочем, принимать родных могли и молодые монахини. В монастыре

дышалось легко, работалось охотно, поэтому нигде монастырские церкви не

украшались столь изящными вышивками из бисера, шелка и золота. Нигде не было

такой чистоты и строгого порядка в большом монастырском хозяйстве.

И только одна игуменья Нино никогда не смеялась, никогда не пела, ни к

кому не ездила в гости и не вела приятных разговоров у прозрачного родника.

Она, неизменно спокойная, одиноко гуляла или, перебирая четки, сидела в

самом дальнем углу кладбищенского сада у полуистертых плит и слушала

доносившуюся песню, слушала молодые голоса или углублялась в думы о

монастырских делах.

Лишь ночью, когда обитель погружалась в спокойный сон, игуменья

расчесывала свои золотые косы, и тогда непокорное сердце стучало тревожным

призывом, и снова из синих глаз, как из синих озер, текли блестящие слезы.

Она не пыталась отогнать память от дорогого имени молитвами или постом...

Она знала - не поможет. И потом... это не мешает ни богу, ни людям. Золотая

Нино страдала великою мукою вечной любви.