Великий Моурави 5

дыма и не могла разомкнуть глаз. Порывисто оставив ложе, Русудан потушила

курильницу, но фиолетовый дымок

продолжал виться, и в его струйках чудилось что-то недоброе.

Вся во власти каких-то предчувствий, вспоминая сон, она задумчиво

поднялась на безлюдную площадку

акрополиса, главенствовавшего над стольным городом Кутаиси. Отсюда неистовый

Риони походил на спокойную голубую

ленту, протянутую вдоль цветущей равнины, а за ней зеленели ущелья темных гор,

покрытых лесами, они как бы качались в

зыбком мареве. Белые черепа Пас-горы и соседних великанов сурово выглядывали из-

за отвесной Квамли и других гор,

подымающих свои громады над изломом лесистых хребтов, почти вплотную

подступивших к городским стенам.

Некогда в Ананури, в дни молодости, Русудан, княжна Арагвская, дочь

доблестного Нугзара Эристави, любовалась

гордым, замкнутым азнауром Саакадзе. Он был непонятен, словно книга чужого

народа, но другого не ждало ее сердце, не

терпящее покоя. Вспомнилось, как взобрались на вершину горы, откуда замок

Ананури казался игрушечным, как бы

сложенным из камешков рукой ребенка. О, как было наверху хорошо! Там царствовал

ветер! А когда на горе ветер, небо

качается...

Здесь среди мраморных стен тщетно надеялась она ощутить ветер, который

напоминал бы ей о Георгии! В

неподвижном воздухе ветви будто застыли, и шелест листвы не повторял песню,

давно отзвучавшую. Да и в светлой высоте

не парил арагвский орел.

Склонившись, Русудан погладила ягненка, и детеныш с шелковой шерсткой

уткнул влажный носик в ладонь

незнакомке. И внезапно пришло ей на ум: не так же ли невинна и, увы, глупа была

политика Георгия Третьего

Имеретинского в отношении Картли, как этот ягненок?

Над акрополисом распростерлось облачко, похожее на перистое опахало, -

и хотелось крикнуть Русудан: "Мчись за

Сурами! Там ты обернешься ливнем, преграждающим путь врагу, туманом, укрывающим

друга, каплей воды, что иной раз

дороже океана".

Но облачко не шелохнулось. И не настоящими казались багрово-красные

плоды, пламеневшие на гранатовых

деревцах.

Внизу высились дворцы, башни, храмы, дома с узорчатыми балконами. И над

ними словно царствовал

величественный собор Баграта Третьего, опоясанный орнаментом из каменных львов и

грифов. Крепость бога и стольный

город царя! Тут проповедовалось отрешение от земных благ, а по речным водам

неслись зеленоватые ладьи, украшенные

коврами, на них купцы властью золота утверждали обратное; и деловитые фелюги и

легкие бурдючные плоты, груженные

дорогим товаром, утверждали торжество материи над духом.

Русудан никогда не припадала в экстазе к подножию креста. И какие

божества, какие кумиры могли пленить

сердце, познавшее величие любви и смысл жертвы?

Не одна Русудан, все ностевцы тосковали по родной Картли. Пышный

Кутаиси был чужд их душе, не касался самых

затаенных струн сердца. Красивые имеретинские княгини и азнаурки с набеленными

лицами и насурьмленными бровями,

шуршащие шелками и звенящие браслетами, выглядели беднее, чем ностевские девушки

в простых платьях, но гибкие, как

серны, скользящие над крутизнами, с бархатистыми щеками и сдержанной улыбкой,

словно отражающей природу горного

раздолья.

Видения родного Носте не покидали Русудан, и она стала еще более

молчаливой и замкнутой, словно оберегая

тайник своих мыслей от придворных имеретинского царя.

Жизнерадостная Хорешани остроумным словом и любезным обхождением

обворожила имеретинскую знать, но

тоже избегала дружбы с нею. Дареджан, втихомолку роняя слезы, старалась чаще

оставаться в просторном, богато убранном

доме, отведенном семье Моурави.

Лишь Иорам и Бежан азартно состязались с юными царевичами Мамукой и

Ростомом в меткости стрельбы из лука,

в поединках на клинках, в езде на горячих конях. Окруженные упитанными

князьками, царевичи неизменно проигрывали,

но силились показать, что лишь из вежливости уступают картлийцам, как гостям.

Такое коварство приводило в бешенство

Иорама, и он с наслаждением то подбивал в единоборстве глаз царевичу Ростому, то

шашкой с притупленным концом

раздирал бархат на плечах царевича Мамука.

Царь Георгий и царица Тамар радушно встретили семью Великого Моурави.

Царица уважала величественную

Русудан, искренне полюбила обаятельную Хорешани, и даже скромная Дареджан была у

всех придворных желанной

гостьей.

Вельможи пользовались всяким предлогом, чтобы устроить празднество и

развлечь гостей, не понимая, что

картлийкам дороже их уединение. Но пока им нельзя отказаться от шумной жизни при

дворе со всей ее роскошью, - никто

не должен замечать их тревоги, тоски и тяжелых раздумий.

Встреча престарелого Малахии, имеретинского католикоса, с достойной

Русудан прошла очень удачно,

благочестивая, полная холодного блеска беседа привела католикоса в необычайно

возвышенное состояние.

- Дочь моя, ты, подобно посланнику неба, наполнила мое сердце священным

трепетом! Откуда ведомы тебе речи

столь мудрые и милосердные?

Хотела сказать Русудан, что настоятель Трифилий, в прошлом имеретинский

князь Авалишвили, за много лет

дружбы с нею научил помнить: "Кесарю - кесарево, а богу - божье". Но,

спохватившись, вспомнила: вовремя промолчать -