Великий Моурави. Книги 1-6

Одухотворенное лицо Афендули просветлело, но он не успел ответить Хорешани: в зал впорхнула…

«Ну да, впорхнула! – мысленно воскликнул Автандил. – Если это не бабочка из райских кущ, то кто еще? Она витает, не касаясь пола, а ожерелье из монет на ее шее едва звенит. Воздушное платье из белой кисеи и голубой атласный, затканный золотыми звездами широкий кушак, бархатная рубашка с прорезанными в длину рукавами, обшитая жемчугом, светло-красные сандалии, плотно обтягивающие ножки, и золотистые локоны, на которых задорно торчит лазуревая шапочка с жемчужной кистью, еще больше усиливают ее сходство с яркокрылой бабочкой».

Автандил почувствовал, что покраснел, и рассердился на себя: свойство «барса» – рычать, а не краснеть. А рассердившись – побледнел…

Капризно вскинув стрельчатые брови, Арсана, – так звали «бабочку», – выразила сожаление, что вчера не могла посетить Моурав-бека, где так чудно провели время счастливицы, и пригласила гостей на «веселую половину», где можно петь под арфу, танцевать на мягком ковре и не бояться толкнуть богиню Афродиту или бога Нептуна, надоевших своим вечным молчанием.

Плененный необычным обликом и живостью ума Хорешани, старый аристократ предложил ей осмотреть сокровища дворца.

И вот они обходят малые и большие залы, уставленные редкостными антиками, величественными скульптурами, картинами, причудливыми вазами и выставленными за стеклом бокалами, чашами и драгоценными изделиями из кости и металла. Хорешани, любуясь, хвалила вкус Афендули, удивляясь богатству, возможному только в «Тысяче и одной ночи».

Разговаривая и осторожно проникая в мысли и чувства друг друга, они переходили из зала в зал. Внезапно Хорешани остановилась, изумленно разглядывая дверь, на которой была прибита маска. Не понять, чего в ней больше – красоты или уродства? Вместо волос высокий лоб обвивают отвратные змеи с раздвоенным языком, классический нос как бы сдавливают не щеки, а две жабы, за чуть приоткрытыми улыбающимися устами сверкают жемчугом мелкие острые зубы, а зло прищуренные глаза сулят блаженство.

– Пресвятая богородица, что это?

– Ложь! Разве, госпожа, ты сразу не узнала? Ложь вмещает в себе прелесть и мерзость! Ложь – это сфинкс!

– Но почему ты, любящий все прекрасное, украсил свою дверь уродством!

– Я пригвоздил ложь, дабы она напоминала мне о правде. Там, за этим порогом, собраны мною маски разных стран. Они отражают скрытую сущность людей, созданных по подобию дьявола, ужасных и неотразимых. Был год… возможно, я когда-нибудь расскажу тебе о нем… Да, был год!.. Я много путешествовал, нигде подолгу не останавливаясь, но везде покупая самые необычайные маски. То был год сближения с уродством и созерцания лжи… Больше я не повторял его… Госпожа моя, не удостоишь ли меня прогулкой?

Хорешани согласилась, что после знакомства с маской лжи необходим отдых, да и все равно за один день глазам трудно воспринять столько сокровищ – гордость многих стран.

Не спеша они направились по широкой террасе, окруженной колоннами, в сад.

– Госпожа моя, ты в своей снисходительности оценила виденное тобой, но, клянусь древним Юпитером, ничего не может заменить человека, созданного по образу богов. Многие годы я странствовал, наслаждался красотами Индии, незатейливой простотой негритянских поселений, величием Ватикана, яркостью Гренады, беспокойством земли франков, загадочностью Китая, необузданностью Монголии и чудесами иных непонятных и слишком понятных стран. И снизошло на меня сомнение: таков ли должен быть мир, над совершенствованием которого трудились тысячелетия? Чем по сути разнятся страны? Не только ли тем, что в одной много гор, в другой моря, в третьей ни гор, ни воды – одно солнце и пески? Или в одной чересчур холодно, а в другой чересчур жарко? А может, лишь цветом кожи обитателей? Или характером их? Или же нравом животных? Одних кусают, а другие сами кусаются. Возможно, одеждой? зодчеством? наукой? верованиями? Одни отрицают то, что утверждают другие. Истина непостоянна! Но страсти людей постоянны. В одной стране любят войны, в другой – наживу. Зло, добро, коварство, честность, хитрость, нежность, разве не порождают хаос? И хаос этот одинаков в мире, где всего много, а многого слишком мало.

– До этого часа думала, что Земля разнообразна, потому и красива так. Я знала невольницу, у которой даже глаза были разные: один карий, другой серый. Куклы в ее руках оживали и представляли страсти людей. Она нежно сосала чубук кальяна, дымом обволакивая дом, и кувшинами поглощала вино так изысканно, как мотылек утреннюю росу. В своих странствиях ты не встречал Гюльзар?

Улыбнувшись, Эракле развел руками:

– Ты обезоружила меня, но не убедила.

– Оставшись без оружия, – лукаво улыбнулась Хорешани, – человек уподобляется воску.

Эракле любовался женщиной, необычной в красоте и суждениях. Горячая волна приливала к его сердцу, остывшему было и вновь опаленному.

– Убеждение силой не превращает два мыльных пузыря в карего скакуна и серую рыбу.