Итак, решено силою врага ослаблять врага. Иначе еще один прыжок «льва Ирана» – и, как не раз обещал тиран, растерзанная Грузия может больше не подняться из развалин. Значит, надо спешить! Спешить к рубежам Ирана и обрушить на шаха Аббаса всю мощь Османского государства. Но, конечно, и умный шах Аббас не станет сомневаться в том, что тот, кто взял у турок Багдад, способен взять его обратно у персов и получить от султана звание «Неодолимый». Поэтому шах не преминет тоже обрушить на султана всю мощь Иранского государства. И к концу двадцать четвертого новолуния, ровно через два года, назначенные Четвертым Мурадом, султан и шах настолько постараются обессилить друг друга, что у них не явится охоты даже совместно напасть на Грузию. А пока они будут зализывать раны на берегах Босфора и Персидского залива, народ Грузии, предводимый своим Георгием Саакадзе, вновь поднимет над грузинской землей обновленное иверское знамя! Теперь следует запастись верным союзником. Игра в «сто забот» называется премудростью…"
Моурави, подавив усмешку, наблюдал, как луч солнца, не то красноватый, не то синеватый, пробрался сквозь выпуклое стекло и обеспокоил Осман-пашу и как тот, брезгливо морщась, переставил ногу на темную полосу ковра.
«Боится собственной тени», – решил Георгий. Кальян тоже вспыхивал синей и красной эмалью, и он перенес курительные сосуды на теневую сторону широкой тахты, где важно восседал Осман-паша. Нежный прозрачный дымок плыл под сводом, спиваясь где-то в углах. Изредка едва слышалось протестующее бульканье заключенной в кальяне воды.
Георгий не нарушал молчания, он терпеливо ждал, – ибо раз бывший везир прибыл спешно, то должен заговорить. И Осман заговорил:
– Аллаху угодно сегодня проявить щедрость к путникам и послать полезный ветер… Знай, о Георгий, сын Саакадзе, утром приплыл из Азова скоростной гонец…
– Видит пророк Илья, ты, Осман из Османов, возбудил во мне любопытство.
– Тем более выгодно знать, какой груз везет с собой Фома Кантакузин.
– И гонцу известно – какой?
– Раньше чем предстать перед ничтожным Хозревом, гонец тайно на рассвете предстал предо мной, ибо послан он был в Русию с Кантакузином не кем иным, как мною.
– А груз?
– Приплывет через три лунных ночи… Русия отправила с Кантакузином двух послов со свитой и охраной.
– Выходит, с Кантакузином не обо всем договорился патриарх Филарет?
– В Московию прибыло посольство от шаха Аббаса.
Георгий быстро повернулся, между ним и пашой на арабском столике торжественно стояли на бело-черных квадратах фигуры. Осман продолжал бесстрастно сосать чубук кальяна.
– Не находишь ли ты, мудрейший носитель имени великого Османа, что одновременное пребывание в Русии турецких и персидских послов может смешать нам не только пешки, но и шахов?
– Кантакузин послан мною, и он, когда нужно, умеет скашивать глаза так, чтобы каждый одобрительно думал, что он смотрит лишь в его сторону.
– Не захотят ли русийские послы вынудить султана оказать помощь московскому царю в его борьбе с польским королем?
– Казаки опять напали на турецкие берега. Азов в руках этих везде поспевающих шайтанов.
– Значит…
Паша отодвинулся в угол, ибо к нему крался сине-красный луч. Кальян булькнул и умолк.
Георгий приблизился к тахте, выжидательно смотря на пашу. Но Осман молчал. «Во что бы то ни стало следует узнать, зачем жалуют русийцы, – мысленно решил Георгий. – Осман не все говорит, опасаясь измены. И прав… Неразумно высказывать другу столько, сколько знаешь, с тем, чтобы потом желать ему подавиться собственным языком. Если я что-нибудь разумею в политике, то моя догадка оправдается. Осман предоставляет мне право распутывать узел, завязанный царями, королями, султанами и шахами, дабы из золоченых нитей их козней сплести Осман-паше трон… Не будет ли такой трон слишком зыбок?»
– Эти шайтаны казаки всегда не вовремя врываются в игру.
– Видит пророк, на этот раз вовремя…
Порывисто вскочив, Георгий приоткрыл дверь и, приняв от Эрасти подносик с кофейными чашечками, опустил на вновь закрытую дверь тяжелый занавес, густо затканный звездами.
Осман чуть отодвинул кальян, ибо красно-синий луч, не удовольствовавшись занавесом, меняя направление, явно норовил прокрасться к выпуклым бокам причудливого сосуда.
– Не находишь ли ты, будущий мой повелитель, что надо убедить султана ускорить выступление орт на шахские рубежи?
– Свидетель аллах, нахожу, что мое и твое кресла должны стоять на одной высоте, дабы лишить неучтивых возможности мешать нам вести на благо полумесяца беседу о… о блуждающих звездах…
Уже хрусталь светильников переламывал желто-розовые лучи, потом оранжево-серебристые, а Моурави все шагал, не различая на ковре ни света, ни тени.
«Все понятно, – рассуждал он, наморщив лоб, – не только я, но и Осман-паша озабочен, да нет, скажем прямо: встревожен посылкой Русией посольства к султану… Выходит…»
Именно в этот момент Моурави почти решил, какую фигуру следует ему передвинуть: