Великий Моурави. Книги 1-6

С точным знанием военных дел глашатаи перечисляют окружившим их толпам все подвиги Непобедимого. Они восторженно перечисляют, сколько голов скатилось с плеч сарбазов, сколько верблюжьих караванов с трофеями уже подходит к Ускюдару. «Ур-да-башина Моурав-паше!»

В кофейнях и у городских ворот, на площадях, где фонтаны вспененной водой ласкают взор, возле нарядных киосков и угрюмых домов собираются турки, чтобы послушать глашатаев и даже очевидцев, так вовремя появившихся. Их жесты красноречивы, в словах жар, они не умолкают ни на миг, вызывая вопли восхищения. И стамбульцы вопят: «Ур-да-башина Моурав-паше!»

Появляются запыленные, в дорожных плащах гонцы Осман-паши. Стоя на седлах, они клянутся, что своими глазами видели, как двухбунчужный гурджи одним взмахом своего страшного меча, обладающего свойством пылать, как факел, скашивал целые ряды красноголовых.

А «барсы»! Подложив под седла взамен чепраков шкуры четвероногих барсов, несутся они по воздуху, уподобляясь орлам, и превращают сабли в зигзаги молний. Кто видел еще таких же победоносных богатырей?! «Ур-да-башина Моурав-паше!»

К полудню зазвучала сложенная знаменитым певцом воинская песня о неустрашимом гурджи. И казалось, весь Константинополь запел:

В огне с тобою не горим!
Над Анатолией парим!
О Моурав! Аллах мерим!
Мы – твой оплот! Веди на битву!

Друг янычар – ты ветер наш!

Ты барс – гурджи! Ты делибаш!
Идешь – бледнеет кизилбаш,
Забыв последнюю молитву.

Из наших орт, кто не богат,

Пойдет с гурджи и будет рад!
Он золотой пленит Багдад,
С ним «барсов» грозная дружине!

Ты – сын победы, Моурав! —

С Абаз-паши тюрбан содрав,
Взял Эрзурум! Ты дважды прав!
Кричит Стамбул. «Ур-да-башин.»!"

Взбудораженные толпы проходили мимо Пале-де-Франс. Вечером отблески факелов словно кровавили стекла, а сейчас зеленый и желтый шелк знамен отражался в них цветными облаками. Граф де Сези негодовал, ибо поток восхвалений достигал и до его слуха. Но вместе с тем граф восхищался гибкостью ума Осман-паши, ибо она отвечала его вкусу. Впрочем, у французского посла были еще важные причины, окончательно выведшие его из равновесия. Надвинув на лоб широкополую шляпу с перьями и закутавшись в атласный плащ, де Сези дважды наблюдал за проездом мимо Пале-де-Франс рослого, смуглолицего иноземца, едва перешагнувшего за черту тридцати лет. Это был не кто иной, как Яков Руссель, французский гугенот из Седана. Прибыв в Константинополь как официальный посол князя Трансильвании и «короля Венгрии» Бетлен Габора, он, – это графу удалось установить точно, – вступил в тесный контакт с вселенским патриархом Кириллом Лукарисом, с которым де Сези вел нескончаемый поединок.

Еще издавна патриарх завязал дипломатические сношения с резидентом Голландии и Венеции, господами Корнелем Гага и Себастьяном Веньером. Все это нежелательно послу Франции. А что желательно? Избавиться от кардинала!

Разумеется, де Сези нашел возможность встретиться с чернобородым соотечественником за ужином (во вкусе Версаля), но седанский адвокат, остро проведя разговор о женщинах во вкусе де Сези: «Женятся на одной, живут с другой, а любят кого придется», с предельной сдержанностью отнесся к высказываниям посла короля и кардинала о турецкой политике. Он просто замолк и внимательно слушал, а то же время ловко поглощая устрицы и запивая их добрым соком Шампани.

Не помогли ни хитрости, ни угрозы. Цель прибытия Русселя в Константинополь осталась тайной. Пришлось пустить в ход самые изощренные способы, сдобренные звонким аргументом. И вот удалось установить, что Бетлен Габор пытается в своих интересах изолировать Францию. Де Сези пришел в ярость. Этот безумец Руссель не собирается считаться с кардиналом Ришелье, поскольку не верит в ад.

Но де Сези обязан был не только верить кардиналу, но и помнить об аде, вернее, о долговых бумагах, хранящихся в ящике стола, на котором блаженствовали коты, украшенные голубыми и розовыми бантами.

Дня два назад, когда Мурад IV наградил грузинского полководца третьим бунчуком, де Сези заполучил наконец в свои руки копию секретного письма, которое отослал венецианскому сенату резидент Венеции, господин Себастьян Веньер. Оно пролило свет на «темные» деяния Якова Русселя.

Ознакомившись с этим дипломатическим документом, де Сези реально ощутил сырость долговой тюрьмы и тяжесть грубых деревянных башмаков вместо туфель с драгоценными пряжками. Он дважды перечитал донесение, скрепленное подписью Себастьяна Веньера:

«Настоящим довожу до сведения превосходительнейшего сената о переговорах и делах, имеющих важное значение и грандиозные последствия…»