Великий Наполеон

Как говорили тогдашние остроумцы, имя символизировало «…брачный союз между двумя семьями – Буонапарте из Аяччо и Габсбургами из Вены…». Мелкой деталью крещения ребенка было то, что предполагаемая крестная, Каролина Мюрат, королева Неаполитанская, сестра Наполеона, прибыть на церемонию отказалась – она не захотела играть роль второй скрипки при своей новой невестке, императрице Марии-Луизе, и даже гнев брата ее не испугал.

Другой деталью, покрупнее, был титул, данный Наполеону Франсуа Жозефу Шарлю Бонапарту сразу при его рождении, – король Римский.

У Л.Н. Толстого в «Войне и мире» есть такая сцена: Наполеону в ходе его русской кампании, уже перед сражением под Москвой, доставляют из Парижа портрет его сына. Милый кудрявый мальчик играет в бильбоке – тогдашнюю игру, в ходе которой на палочку ловился мячик с дыркой. Мячик изображает земной шар, а под портретом есть надпись, сообщающая, что ребенок – это римский король.

И Лев Николаевич с большим искусством описывает и то, как Наполеон картинно любуется картиной, и то, как приказывает накрыть ее чем-нибудь, потому что предстоит сражение, а изображенный на портрете мальчик, как говорит его отец, еще слишком мал, чтобы смотреть на кровавые ужасы войны, и так далее. Достается там и бессмысленному титулу – король Римский, – который носит ребенок. A в описании походного быта императора есть еще и прибавка: камердинер «…прыскает одеколон на его жирную спину с таким видом, как будто только он знает, куда и как прыснуть…», а Наполеон торопит его и требует, чтобы его обтерли щеткой, еще и еще…

Когда много лет назад я читал роман Льва Николаевича впервые, и в голову не могло прийти, что когда-нибудь мне удастся почитать мемуары этого самого камердинера – потому что это, конечно же, Констан. Он был с хозяином в России. И на титул сына Наполеона я тоже внимания не обратил – а зря. Потому что Лев Николаевич «…во имя правды…» обошелся сo «…сценой с портретом…» примерно так, как он обошелся в своем романе с оперой: показал нелепые искусственные движения, происходящие в театре, указал на то, что исполнители кричат и машут руками, и вообще суетятся, – и при этом начисто убил весь смысл происходящего.

B конце концов, люди ходят в оперу не для того, чтобы посмотреть на мужчин и женщин в сценических костюмах, двигающихся более или менее грациозно, а для того, чтобы послушать дивную музыку и дивные голоса, ее исполняющие.

То, что Наполеон «…играл на публику…», – о да, это неоспоримо.

Как еще мог вести себя на людях неограниченный повелитель половины Европы, если каждое его слово ловилось окружающими и, разукрашенное всевозможными деталями, расходилось потом от Санкт-Петербурга до Палермо?

А вот титул сына Наполеона пустым звуком не был. Римский король (лат. Rex Romanorum, нем. Römischer König, реже – король римлян) – титул избранного, но еще не утвержденного папой римским императора Священной Римской империи.

Он звучал как обещание, и звучал грозно – за ним стояла Великая Армия и ее вождь, император французов, Наполеон Первый.

VIII

Брак все-таки влияет на людей, даже выдающихся. Наполеон изменился. Он стал тщательнее одеваться, пытался похудеть… Констан должен был прыскать на него одеколоном и тереть его щеткой для растирания тела много чаще, чем раньше. Император даже сделал попытку поучиться танцевать. Он определенно остепенился. Во время его кампании 1809-го у него в Шенбрунне гостила Мари Валевская, и визит ее не остался бесплодным – она родила ему сына. Наполеон вызвал ее в Париж, но тут забеременела Мария-Луиза – и все встречи с Мари были отложены, а мальчику был дан титул имперского графа. По сравнению с римским королем – немного.

С Мари, однако, захотела повидаться Жозефина – и та вместе с сыном действительно навестила ее в Мальмезоне. Наполеон, пылко любивший в свое время их обеих, не приехал…

Вообще-то, надо сказать, его занимали дела. В бесконечной, тянущейся год за годом войне с Англией прогресса не наблюдалось, она велась на истощение. Наполеон же всегда придерживался стратегии сокрушения, он искал и искал способ нанести Англии последний, сокрушительный удар – и думал, что нашел его в «континентальной блокаде».

Англичане, надо сказать, на редкость практичный народ. Конечно, удар по их производству был нанесен, и удар гигантской силы – они лишились лучших рынков Европы. Однако открывались и встречные возможности – например, открылись новые возможности в Южной Америке, куда теперь не доходили товары из Германиии, Голландии, Италии, Испании и так далее.