Великий Наполеон

Сейчас в это было бы невозможно поверить: царь Александр Первый написал своему другу, живущему на территории «потенциального противника», личное письмо, в котором излагался стратегический замысел военной операции огромного масштаба.

Он сообщил князю Адаму, что, если считать вместе с конницей и казаками, он может двинуть в Польшу 100 тысяч человек немедленно и еще 124 тысячи – через недолгое время, как второй эшелон. К этому предполагалось добавить 50 тысяч поляков, формирующихся сейчас в Великом Герцогстве Варшавском, 50 тысяч пруссаков, которые, бесспорно, встанут на сторону России, и, возможно, 30 тысяч датчан. В сумме у царя окажется в подчинении 230 тысяч человек, против которых окажется не больше 60 тысяч французов, разбросанных по Германии и Голландии, и примерно 90 тысяч солдат германских государств – Саксонии, Вюртемберга, Баварии, Вестфалии и так далее, которые состоят в союзе с Наполеоном и чья верность ему поколеблется в случае его неудач. Царь с нетерпением ждал ответа, мнение князя Адама Чарторыйского, несмотря на то, что они уже не были в столь дружеских отношениях, как раньше, имело в его глазах немалый вес.

А пока началось движение русских войск к западным границам Российской Империи.

Все это очень беспокоило министра иностранных дел Наполеона, Маре, получившего от своего повелителя титул герцога Бассано. Талейран говорил, что глупее Маре есть только один человек во Франции – это герцог Бассано. Что было остроумно, но несправедливо – Маре было о чем беспокоиться. Все происходящее выглядело очень тревожно, и он пытался выяснить, как на все это посмотрит Австрия. К его сожалению, Меттерних уже покинул свой пост австрийского посла в Париже – теперь он руководил всей внешней политикой Австрии.

Талейран писал ему в 1811 году:

«…Как жаль, что вас нет в Париже. Вы не преминули бы утешить герцога Бассано в его дипломатических неудачах и госпожу Жюно после отъезда ее мужа. У каждого из них свое горе, а у вас есть лекарство от всего…»

IX

Если говорить о том, что война как бы «…висела в воздухе…» и что приготовления к ней уже начались, то нечто очень похожее происходило и в Париже. При дворе Наполеона был один примечательный человек, граф Луи де Нарбонн [comte Louis de Narbonne Lara] – и примечательность его состояла не только в том, что он принадлежал к древнему, восходившему еще к XIII веку роду [6], но и в том, что он был в свое время военным министром у Людовика XVI. Наполеон его ценил и включил в число своих генерал-адъютантов. Революции он, как ни странно, сочувствовал, но, когда лозунг «Аристократов – на фонарь!» стали активно проводить в жизнь, бежал за границу. Ему очень помогла тогда уже знакомая нам госпожа де Сталь – она одно время была его любовницей, и отношения у них остались самыми дружескими и после разрыва. Когда Наполеон в качестве Первого Консула разрешил многим эмигрантам вернуться, Нарбонн воспользовался этим и поселился во Франции. Ему даже удалось спасти часть своего семейного состояния и часть недвижимости. В Париже он жил в качестве частного лица, до тех пор, пока с ним не произошел довольно необычайный случай – его лакей за участие в Египетской кампании был награжден орденом Почетного легиона.

Дальше есть смысл процитировать статью К. Военского о Нарбонне, помещенную им в номере журнала «Русская старина» за 1907 год:

«…Нарбонн объявил своему слуге, что он не считает себя вправе поручать лакейские обязанности человеку, отныне ему равному; при этом он тут же усадил нового кавалера с собой за стол, угостил вином и тотчас же предложил ему должность лесничего в одном из своих имений, которая не унизит его достоинства как кавалера.

Об этом случае узнал Наполеон, который пришел в восторг от поступка Нарбонна и пожелал немедленно с ним познакомиться…»

Так вот, в самом начале 1812 года Наполеон в разговоре с графом сказал ему, что, в конце концов, Александру Македонскому пришлось идти до Ганга, и это подальше, чем до Москвы. Нарбонн потерял дар речи. И отметил в дневнике:

«…Мысли и идеи этого человека – на полпути между Бедламом [7] и Пантеоном…»