Великий Наполеон

В общем, одно из двух – либо мне не повезло в моих поисках [1], либо Констан несколько переоценил свою эрудицию. Но, как бы ни обстояло дело с правильностью «…цитаты из Корнеля…», наиболее существенным в ней было не то, правильна она или нет. Важным было то, что по смыслу она была вполне справедлива.

Сентенция Констана – «Тот, кто может делать все, что пожелает, пожелает больше того, что должен [желать]…» – помещена в его мемуарах с пометкой: 25 августа 1804 года.

B 1807–1808 годах она была применима к куда более важным делам Наполеона, чем его несправедливый разнос г-на Семонвилля.

II

Идея «Общественного Договора» была известна в Европе задолго до знаменитого трактата Руссо, написанного на эту тему. У нас уж был случай поговорить на эту тему – cо времен «Левиафана» Гоббса было принято как нечто бесспорное, что государство, именуемое Гоббсом Левиафаном, обеспечивает людям защиту друг от друга и что без политической власти человеческая жизнь была бы «…опасной, жестокой и короткой…».

Примерно лет за сто до Французской Революции в Англии появилось замечательное сочинение Локка, «Второй трактат о гражданском правлении». В нем утверждалось, что у человека есть неотъемлемые права: свобода и частная собственность. Oт государства требовалось уже не просто обеспечение безопасности граждан, но и защита их свободы и собственности – что, понятное дело, влекло за собой в высшей степени серьезные дебаты. Например, о том, что такое свобода и от кого обеспечивается защита и свободы и собственности. Не следует ли защищать и то и другое и от произвола государства – или даже лично от государя – универсального защитника всех от произвола друг друга?

В итоге возникла так называемая «английская система», которой горячо восхищался посол Российской Империи в Англии, граф С.Р. Воронцов. Уж кто-кто, а он мог лично оценить идею о неприкосновенности жилища подданного английской Короны, в которое «…без позволения мог войти дождь и ветер, но не мог войти король...»; или, скажем, неуклонно защищаемый законами принцип неприкосновенности имущества, которое нельзя тронуть иначе как по решению суда, независимого от Короны. У него самого решением императора Павла Первого, без всякого расследования и суда, в феврале 1801 года все его имения были объявлены конфискованными:

«…за недоплату казне денег лондонскими банкирами и за пребывание его в Англии...»

Ну, после «…несчастного случая в Михайловском замке…», когда царя удавили его же шарфом, имения были возвращены – но разница между самодержавной Российской Империей и ограниченной неписаной конституцией Англией была графу С.Р. Воронцову продемонстрирована наглядно, на его собственном примере.

Конечно, абсолютизм абсолютизму рознь. Если Павел практиковал наказание дворян палками – то во Франции такое было невозможно даже и при Людовике XIII (1601–1643). Ему приходилось нанимать простолюдинов в качестве дворовой обслуги, потому что «…он хотел сохранить за собой право бить своих лакеев…».

Bо Франции мысли Руссо о естественных правах человека, включавших в себя принципиальную идею равенства, вне зависимости от сословных делений, показались поначалу странными, но они нашли сочувствие – во Франции наблюдалось большое несоответствие между сословной, должностной и имущественной иерархиями. Общественный договор по Руссо в той или иной мере уже включал в себя знаменитый лозунг Революции:

«Liberté, Égalité, Fraternité ou la Mort!» – «Свобода, равенство и братство, или смерть!»

Наполеон переделал этот лозунг на свой лад. Он как-то однажды обронил, что «…главное, чего хотели в Революцию, – это равенство. А свобода – это только предлог...»

Его замечание очень похоже на правду – после ужасов Террора и дикой неразберихи и бесстыжей коррупции времен Директории идеи твердого порядка и создания «дворянства личных заслуг» казались значительному большинству людей и во Франции, и за ее пределами образцом зрелой государственной мудрости. На пример Франции смотрели с интересом, а иногда и с восхищением во многих странах континентальной Европы. Даже в Пруссии в кругах бюргерства и интеллигенции было немало людей, сочувствовавших идеям равенства всех перед законом и возможности военной и государственной карьеры по способностям, а не по сословным привилегиям.

После победы Наполеона под Иеной и его победоносной кампании 1806–1807 годов все эти симпатии превратились в яростную, непрощающую ненависть.

III