Великий оболганный Вождь. Ложь и правда о Сталине

Лишь после того, как летом 1937 года чекисты получили первые признательные показания Бухарина, его жене, наконец, было предложено покинуть Москву и переселиться на выбор в один из пяти городов Советского Союза (она выбрала Астрахань). Чуть позже, когда Ежов (опираясь, заметим, на узаконенное решение о применении репрессивных мер к членам семей «врагов народа») потребовал применить к Лариной высшую меру наказания, Сталин посчитал такое наказание чрезмерным и настоял на сохранении ей жизни[655]. Разумеется, Ларина многие годы провела в лагере и ссылке, но дожила до глубокой старости и даже дождалась «реабилитации» своего мужа.

Однако вернёмся к протоколу заседания Комиссии по делу Рыкова и Бухарина. Есть ли хоть какие-нибудь основания сомневаться в его достоверности? Сегодня, когда из хранилищ бывшего Центрального партийного архива извлечён оригинал документа и для всеобщего обозрения опубликована его фотокопия, малейшие сомнения в подлинности этого важного свидетельства работы комиссии Политбюро отпадают сами собой. А вот доводы Лариной основаны лишь на подозрениях и приводятся вообще без каких-либо доказательств. К примеру, она откровенно признаётся:

«Дальнейшие подробности мне стали известны от жён, мужья которых присутствовали на пленуме и были арестованы после Бухарина, но расстреляны до него. Сведения я получила главным образом от Сарры Лазаревны Якир, Нины Владимировны Уборевич и жены Чудова, Людмилы Кузьминичны Шапошниковой. Все трое рассказали мне одно и то же. Поэтому предполагаю, что информация точна»[656].

Действительно, на первый взгляд, в своём рассказе Ларина опирается на три независимых источника. Но это только на первый взгляд. Дело в том, что собеседницы Лариной тоже не присутствовали на заседании комиссии. Откуда же они могли узнать «подробности»? Жена Якира — непосредственно от своего мужа. Жена Уборевича — от Уборевича. Однако Иероним Петрович на комиссии не присутствовал. Откуда же он узнал о поведении Якира? Ах да, ему «сообщил об этом сам Якир». Наконец, третий из супругов собеседниц Лариной, Чудов, опять-таки не входил в состав комиссии. Следовательно, и его жена тоже узнала о результатах голосования из вторых или третьих рук, и вся эта «точная информация» основана на сплетнях, первоисточником которых явился сам Якир. Надо полагать, ему попросту было стыдно признаться жене и друзьям, как он проголосовал на самом деле.

И, наконец, последнее утверждение Лариной: дескать, «фальсификация» была затеяна для того, чтобы «сохранить для истории» документ «в том виде, как того пожелал Сталин». То есть, протокол специально подделали, дабы опорочить доброе имя Якира в глазах потомков. Однако, как говорится, не слишком ли много чести? Документ совсем не предназначался для публикации, и увидел свет только в наше время. К тому же Сталину заниматься такими мелкими подлогами вообще не имело никакого смысла: почти на каждом из сохранившихся документов из недр Политбюро за 1937–1938 гг. есть виза или правка вождя. Так что сама мысль, будто Сталин занимался подчисткой нескольких страничек машинописного текста специально «для истории», тогда как только его личная «особая папка» содержит не одну сотню куда более впечатляющих документов на ту же тему, может прийти в голову лишь человеку с больным воображением.

Оставим, однако, в покое бредовые измышления недобросовестной мемуаристки и обратимся к фотокопии правленого рукой Микояна оригинала протокола специальной комиссии.

Что же мы видим? Во-первых, никто из присутствовавших не испытывал и тени сомнения, стоит ли исключать Бухарина и Рыкова из ЦК и ВКП(б), — все единодушно высказались «за», не соглашаясь лишь в том, насколько суровым должно быть наказание. С самым жёстким предложением выступил Ежов, мнение которого — «исключить из состава кандидатов ЦК ВКП(б) и членов ВКП(б) и предать суду с применением расстрела» — поддержали Будённый, Мануильский, Шверник, Косарев и Якир. Против применения смертной казни, но за предание Бухарина и Рыкова суду высказались Постышев, Шкирятов, Антипов, Хрущёв, Николаева, С. Косиор, Петровский и Литвинов. 16 из 36 членов комиссии не выступали в прениях, хотя, например, председательствующий А. И. Микоян ещё до начала её работы выразил солидарность с прозвучавшими в речи Ежова репрессивными мерами.

Наконец, несколько членов комиссии высказались «за предложение т. Сталина». Но в чём оно, собственно, состояло?