Великий океан

Однако он не возражал, когда Подушкин, Николка и Пим переносили его в шлюпку и доставили в старую, спокойную гостиницу, расположенную на берегу канала Рижсвижк. Отсюда виден был лазурный залив, тенистые аллеи канала, голландские домики с черепичными кровлями. Городской шум доходил сюда приглушенный, не утомлял и не беспокоил. Немного запущенное здание, прохладные комнаты, вежливая неторопливость китайских слуг чем-то напоминали Ситху.

Чаще всего Баранов сидел на нижней террасе отеля. В самом углу, затемненном полотняным навесом, Николка поставил кресло, и Александр Андреевич проводил в нем целые дни. Бурный переход по океану, волнения последних недель, а главное — бездействие, совершенно ослабили его. Он почти ничем не интересовался, ни о чем не расспрашивал, глядел на широкий залив с редкими парусами кораблей, на проступавшие вдали синеватые очертания острова Суматры. Единственно, что оживляло его, — сообщения Николки и Пима о ходе ремонта «Кутузова». Бывший правитель стремился поскорее увидеть свою родину.

Первые дни к нему приезжали голландские и китайские негоцианты. Они ехали выразить искреннее почтение тому, чье имя было хорошо известно не только на берегах Тихого океана. Прибыл и важный чиновник с официальным визитом (губернатор хворал и не мог лично посетить Баранова). Чиновник предоставил в распоряжение правителя губернаторский экипаж, проводников. Приглашал осмотреть город и остров, посетить дворец раджи в Сурабайе, посмотреть охоту на леопарда, пляски и игры малайцев.

Но все эти знаки внимания и уважения почти не тронули Баранова. Он оставался сидеть на своей террасе, вел немногословные беседы с Николкой, Пимом и навещавшим его каждый день Подушкиным. Он хотел только одного — поскорее отправиться на корабль, поскорее увидеть Россию.

— Поступишь там в мореходное училище, — говорил он Николке, — вместе с Антипатром плавать будешь…

О своих планах на дальнейшее не говорил ничего. Он даже не знал, есть ли у него деньги, как будет жить. Тоска по родине и беспокойство за семью — вот все, что сейчас наполняло его сердце.

И вместе с тем силы его слабели. Нездоровый климат Батавии, годы и пережитое потрясение сказывались с каждым днем. Подушкин доложил Гагемейстеру о состоянии Баранова и просил ускорить отход корабля. А то может случиться, что Баранов так и не дотянет до России.

Гагемейстер, как видно, хотел резко ответить, но сдержался.

— Лекарь не находит у него никакой болезни, — сказал он сухо. — А уйти отсюда я спешу не менее господина Баранова.

Однако он проверил ход работ по ремонту, приказал закончить в недельный срок. Он боялся ответственности.

Баранов окончательно слег. Расстроенный, он пришел с террасы в свою комнату, лег на кровать и уже не смог подняться. К вечеру ему стало худо, он начал задыхаться и все просил отвезти на корабль. Подушкин и двое матросов перенесли его на судно.

Два дня до отхода «Кутузова» Баранов бредил. Он громко вспоминал жену, Ирину, Антипатра, Кускова, звал Павла. Затем умолкал, шарил иссохшей, когда-то пухлой, маленькой рукой возле кровати, натыкался на голову Николки, стоявшего на коленях у изголовья. На какое-то время глаза его прояснялись, он внимательно и долго смотрел на мальчика, замечал стоявшего рядом Пима.

— Людей вольных по морям рассеял… Людей вольных…

Белые, белые корабли, обширные земли, великий океанский простор стояли за этой песней. Сильные люди…

С нею он и умер.

* * *

«Кутузов» выходил из пролива. Раннее солнце поднималось над скрывшейся в дымке Явой, пламенел восток. Океан сливался с небом, не было ему конца.

На корме корабля выстроилась вся команда. Матросы стояли «смирно», небольшой ветер колыхал приспущенный российский флаг. А посредине палубы, на двух досках, зашитое в белый саван, лежало тело умершего Баранова. Тяжелое чугунное ядро привязано к его ногам. Рядом стояли Николка и Пим. По рябому лицу алеута катились слезы, мальчик горько плакал. Слезы были на глазах матросов и лейтенанта Подушкина.

Только один Гагемейстер держался сухо. В парадном мундире, чопорный, подтянутый, он вышел вперед, раскрыл молитвенник, поглядел на солнце и медленно, с расстановкой прочел молитву. На корабле священника не было, последнее напутствие, по обычаю, совершал капитан.

— Сми-и-ирно!

Двое матросов подняли доски. Глухо стукнуло о борт ядро. Всплеск воды…

Правитель российских владений в Америке, сын народа, которому он служил, Александр Андреевич Баранов был похоронен в далеком океане. Так он и не увидел родной земли.

Вечером Гагемейстер в присутствии Подушкина и суперкарго вскрыл сундуки Баранова, описал имущество, бумаги. Выяснилось окончательно, что, кроме любимых вещей, книг и нескольких акций компании, у Баранова ничего не было. Хозяин обширных земель, проспектор и морепроходец, тридцать лет добывавший славу Отечеству и миллионы своим хозяевам, умер одиноким и нищим.

Последняя глава