Великий океан

Уже начинало темнеть, когда Резанов закончил письмо. На корабле пробили склянки, и звон колокола заставил вдруг вспомнить вчерашнее посещение миссии. Они шли с падре Уриа и Лансдорфом по дорожке сада, закатный свет озарял деревья и заросли, старую стену и возле нее двух служителей, державших на арканах дикую лошадь. Животное рвалось из рук, пытаясь вздыбиться, золотистая морда его была в пене. А недалеко от лошади стояла Конча и очищала разорванное платье. Ко лбу и щекам ее пристала грязь, прическа растрепалась, и густые темные волосы наполовину закрывали лицо.

— Я совсем разучилась ездить, — сказала она, расстроенная, но, заметив Резанова, вспыхнула и замолчала.

— Ну, ну, — ответил монах шутливо. — Это ведь не в первый раз.

Конча еще больше покраснела и, ответив на учтивые поклоны Резанова и натуралиста, направилась к лошади.

Но лишь только гости и монах отошли подальше, девушка приказала служителям отпустить животное.

Сворачивая в боковую аллею, Резанов видел, как рыжий конь исчез за строениями, а девушка медленно направилась к дому настоятеля. Падре Уриа сказал, что она здесь частая гостья, здесь и воспитывалась, и нет ни одной книги в монастырской библиотеке, которую бы она не прочитала. И ни одного человека на пятьдесят миль в окружности, которого она бы не знала.

Резанов долго не зажигал свечу. Новые места, чужие люди и чужие души. У них свое, у него свое. Что ожидает его завтра?.. В каюте стало темно, в раскрытый иллюминатор вливалась прохлада, высокие скалы отражались в воде залива. Потом над далекой горной цепью всплыла луна. Мир был большим и прекрасным, и, казалось, никакие тревоги и заботы не могли нарушить его покоя.

Глава четвертая

На равнине всегда дул ветер, нес красноватую пыль, свистел в галерее президии под черепичной крышей. Он не приносил прохлады, и от зноя спасали лишь толстые стены и сад, насаженный при основании крепости. Вдали, в горах, ветра не было, недвижно стояли гигантские секвойи и сосны, а когда поднимался туман и затоплял все плоскогорье, оно казалось оттуда бескрайным молочным морем. Но ущелья Сьерры были заповедным краем, туда ездили только солдаты ловить бежавших индейцев и часто возвращались, везя с собой убитых товарищей. Жизнь в президии была унылой и однообразной.

Сколько раз маленькая Конча молилась божьей матери, чтобы та приблизила горы к самому берегу, а один раз после землетрясения призналась на исповеди, что очень хотела, чтобы море затопило президию.

— Зачем, дитя мое? — спросил озадаченный настоятель монастыря.

— Тогда мы уехали бы в другое место.

— А люди?..

— Не знаю, — ответила Конча. — Я о них не думала.

Когда ей исполнилось одиннадцать лет, отец повез ее и Луиса в Монтерей. Впервые она уезжала так далеко от дома и ни разу не пожаловалась на усталость, хотя во время короткой остановки в пути не могла ходить. Седло до крови натерло ей ноги. Но она ничего не сказала отцу и, скрывая жгучую боль, снова поехала рядом с ним. Половина солдат гарнизона сопровождала коменданта в поездке, заряженные мушкеты лежали поперек седел. Ни один испанец не мог показаться вдали от крепости — индейские воины нападали даже на небольшие отряды. Конче представлялось, что так в старой Испании ездит король.

В Монтерее они пробыли несколько дней. Губернатор дон Ариллага — старый друг коменданта — предоставил им свое жилище, такое же простое и небогатое, как и президия, лишь более обширное и с большим количеством слуг. Из окон виднелся скалистый берег с вечным прибоем, светлый бескрайный океан, два корабля, стоявшие в бухте. Мимо губернаторского дома с утра до вечера тянулись арбы, скрипя колесами, лениво тащились быки. Голые индейские дети подгоняли их мелкими камнями и горстью песка. На арбах, груженных рожью, закутанные в полосатые одеяла, неподвижно сидели индейцы. Жара и пыль, пустынные улицы, наполненные зловонием от выброшенных из домов бычьих голов, внутренностей, объедков и мусора, поникшие деревья садов разочаровали девочку, мечтавшую увидеть новый волшебный мир. Лишь корабли на рейде и месса в соборе, свершаемая епископом, были чем-то необычным.

В церковь отправились всей семьей. Только что сошел туман, обильная роса увлажнила песок, омыла зелень, голубое небо было чистым и ясным. Звонили колокола. Веселая толпа горожан, одетых в праздничные наряды, шумела на площади, солдаты гарнизона выстроились вдоль улицы.

Потом запела труба, и усатый прапорщик, сверкая саблей и серебром позументов, проскакал на лошади по направлению к церкви. Минуту спустя из губернаторского дома вышли Ариллага и Аргуэлло, оба в старинных камзолах с буфами и белыми брыжжами воротников, оба темнолицые, сухощавые и седые, похожие друг на друга даже по именам. Только губернатор был ниже ростом и казался моложе.