Великий охотник Микас Пупкус

В сердцах пытался я от славы в погребе прятаться, одеялом голову накрывал. Но по деревне снова поползли слухи: мол, я нарочно глаза к темноте приучаю, потому что собираюсь в полночь на Волчьем болоте бесенят ловить.

Вывели меня из терпения, залез я в чулан, дверь изнутри запер, ключ в окошко выбросил. Но дорогие соседушки так по мне соскучились, что к дому подступили, поднатужились, с фундамента его приподняли и заботливо спрашивают:

- Как думаешь, Пупкус, не повредит ли долгое сидение твоему драгоценному здоровью?

Ничего я им не ответил, но до того разволновался, что нервы у меня дергаться стали, весь трясусь с тех пор, в разговоре не сразу на нужное слово попадаю, все мимо промахиваюсь. Ну, думал, - всё, отстанут. Но однажды случилось вот что. Волки поверили, что я не охотник больше, и расхрабрились, у свинопаса козу задрали, потом у мясника собаку, а у чабана кожух в клочья растерзали. Куролесят, совсем распоясались - режут без разбора, что только им на глаза попадет: коня так коня, быка так быка, даже пугало в огороде и то не пожалели.

Пострадавшие хозяева пугала прибежали ко мне:

- Ты, говорят, охотник, у тебя ружье, ты и должен уничтожить разбойничье семя.

- Погодите, не горячитесь, - поясняю им. - Разбой разбоем, волков перевести можно, да только что за лес без волков?

- А что за деревня без пугала? Сами, что ли, станем воробьев с конопли гонять?

- Погодите шуметь, - успокаиваю их. - Слезы слезами, но какое же село без беды?

- А что за село без скота? Хочешь, чтоб мы друг друга пасли?

- Согласен: нет села без мужика, огорода - без пугала, леса - без волка, уговариваю, а переговорить все равно не могу. Да и то правда, кому приятно, когда дикие звери домашний скот без всякого плана режут?

Однако нет худа без добра: волк - скотину, я - волка, и оба довольны.

Сижу в кустах, караулю, стадо охраняю. Чтоб не заснуть, горсть муравьев за шиворот сунул. Тут уж не до сна - будто иглами насквозь пронзает. Сижу, но проку мало. Я серого на одном конце жду, а он на другом самую жирную овцу хватает и на моих глазах в лес угоняет. Не несет, не тащит, не волочит, а как опытный погонщик ухватит ее за загривок - сам рядом бежит и ее, беднягу, хвостом подгоняет. Та блеет, трусит рысцой, а сопротивляться даже и не думает, глупая. Я вдогонку кинулся. Да разве пешему догнать лесного зверя, когда он во всю прыть на обед мчится!

- Плохо дело, - плачет пастух.

- Не так уж плохо, - ободряю. - Теперь несколько дней спокойно поживешь.

- Это хорошо! - радуется недотепа.

- Не так уж хорошо, - не даю ему успокоиться. - Через несколько дней волк проголодается и снова придет за своей долей.

Объяснил ему все толково, по-научному, сам отдыхать ушел, а пастух остался стоять на лугу баран-бараном.

Лег спать и вижу пастуший сон: подпаски меня песнями прославляют, а волков отпевают, дудочки заливаются, кнуты щелкают, пастухи силой меряются, пни выворачивают, в игры пастушьи играют. И от этих игр небо пополам раскалывается, земля натрое разваливается.

Проснулся я от всего этого грохота и не могу сообразить: то ли в самом деле конец света пришел, то ли у нас кто-то стену колом высаживает.

- Кто там? - спрашиваю на всякий случай.

- Это мы, твои соседи, - отзываются за стеной. - Слушай, Микас, мы с Лауринасом человека в лесу нашли, волки его задрали, так думали, не ты ли это?

- А он еще жив? - руки-ноги у меня задрожали.

- С этим светом прощается.

- Не м-может быть! - язык перестал меня слушаться. - А как выглядит?

- Рост - твой, облик - твой, на носу - шишка, один глаз не открывается, и главное - одежка твоя.

"Неужели конец?" - мороз по спине пробирает, но все же я решил уточнить:

- А у этого человека рубашка клетчатая?

- Клетчатая.

- Красного цвета?

- Красного.

- Без пуговиц?

- Расстегнута.

- Из полы клок вырван?

- Точно.

"Все!" - похолодел я и предсмертным голосом выдавил из себя:

- Без рукавов?

- Рубашка с рукавами. А брюки без штанин.

- Ну, тогда можете спокойно спать: это не я, - и у самого гора с плеч свалилась.

Повернулся я на другой бок, спать собрался.

"А если это не я, так кого ж тогда волки задрали?" - вдруг стукнуло мне в голову. Вскочил, схватил ружье, свистнул Чюпкуса, выскочил из хаты. Помчался на опушку, потому что еще никогда в жизни не слышал, чтобы сытый волк осмелился на такое злодейство.

Решил я во всем разобраться.

Спустил Чюпкуса с цепи, и пошли мы ранним утром в лес по волчьим следам. Шаг шагнем - овцу задранную найдем, другой шагнем - теленка ободранного заприметим, весь путь усеян зверьем порезанным и освежеванным. И никак я понять не могу, почему это волки так странно ведут себя: как будто не охотятся, а мстят кому-то.

"Ох, не к добру", - подумал про себя, но Чюпкусу пока ничего не сказал.