Великий охотник Микас Пупкус

Вскоре открылось озерко, затянутое ряской, и пять ясеньков над ним. Стволы у них расщеплены, и в каждый по маленькому волчонку засунуто. У одних хвост, у других - уши, а у кого лапу защемило. Все пищат, скулят, высвободиться пытаются, а старые волки вокруг мечутся, воют, тявкают, защемленные места детенышам лижут. Неподалеку туши овец лежат, шкура с них содрана, но волкам не до свеженины.

"Не иначе браконьеры набезобразничали!" - смекнул я сразу. Подойти побоялся: разорвут меня серые за чужой грех. И велел Чюпкусу заманить старых волков в сторону.

Пес понимающе тявкнул и стремглав кинулся в лес. Волки за ним. А я тем временем освободил волчат, отнес в логово, уложил и помчался приятеля выручать. Но ему - как с гуся вода! Носится вокруг болотца, огромными ушами как крыльями хлопает, волков дразнит. Только они начнут настигать, нацелятся схватить его, Чюпкус мигом припадет к земле, и волки кубарем перекатываются через него, а мой пес, не ожидая, пока они очухаются, несется в другую сторону. А уж когда к нему стали прилипать забытые и брошенные охотниками жестянки, консервные банки, штопоры, крышки от бутылок и всякие прочие железки, у волков нервы и вовсе сдали, они поджали хвосты и отступили.

Пошли мы с Чюпкусом домой злые, как хорьки. Волки нас не преследовали. Но не давали мне покоя черные дела браконьера: ведь на такое даже звери дикие не способны.

- Ищи! - приказал я Чюпкусу, подтолкнув его на след двуногого зверя, и свернули мы на просеку. Вскоре след привел к дому истерзанного волками человека. Он лежал еле живой и чуть дышал.

- Плохо? - спросил я.

- Могло быть и хуже, - ответил он.

- А волчатам каково?

- Сосед, только ты никому не говори, - молил он, хватая меня за руки. Это я на всех беду навлек... Моя вина... Больше никогда так делать не буду.

- Твое счастье, что больной, а то я бы тебе ногу защемил, знал бы, как это сладко. Ну, ничего, выздоровеешь, я тебя, ворюга ты эдакий, кошками затравлю, потому что доброй собаки на тебя жалко! - пообещал я ему и пошел было к двери, вдруг вижу - стоят в углу невиданные охотничьи сапоги из шкуры неведомого зверя. Длинные голенища разукрашены всевозможными железками, застежками, молниями, пуговицами, а подошвы на толстенной рифленой резине.

- Откуда взял? - строго спрашиваю.

- Да был здесь такой господин, - замялся больной.

- Что ему понадобилось?

- Да чучела звериные делал.

- Иностранец?

- Может, и иностранец. Говорит, будто во рту картофелину горячую держит.

- Так это он научил тебя разбойничьему промыслу?

- Не виноват я. Деньги большие сулил.

- Вот что жадность творит. Ты, верно, и собственную шкуру соломой набьешь, если денег побольше посулят, - хлопнул я дверью и пошел по следам чужестранца. Отпечатки рисунчатых подметок ясно виднелись на песке. Следы привели на опушку, где стояла огромная и блестящая тарелка, из нее торчали длинные изогнутые усы, точь-в-точь удочки.

На всякий случай я снял с плеча ружье. Но в это время внутри тарелки что-то затарахтело, завыло, и она с бешеной скоростью поднялась в воздух, обдав меня дымом и гарью. Испуганный, прибежал я к старосте и все как отцу родному выложил. Но он обозвал меня дураком и лжецом.

- От охотника правды, что с комара соку, - староста не верил ни одному моему слову, будто я последний болтун в деревне.

- А сапоги? Откуда же сапоги взялись? - еще пробовал я убеждать, но его занимало совсем иное.

- Хороши сапоги, как на мою ногу шиты, да боюсь, что уездному начальнику они еще лучше придутся... Ну да ладно. А ты не поднимай паники. Паси волков своим делом занимайся.

Вышел я, будто грязью он в меня кинул, но носа не вешаю.

"Ладно, - думаю. - Пусть не верит. Но если эта тарелка летает и крыльями не машет, - должен же в ней какой-нибудь летчик сидеть. И не просто летчик браконьер! А если так, значит, он, хоть бы и чужеземец, от пригоршни моей дроби не застрахован. Терпение, Пупкус, чуточку терпения, и он будет в твоих руках: кто раньше намокнет, тот быстрей и обсохнет", - вернулся я на опушку и зорко стал одним глазом за стадом следить, а другим - за небом.

Волки в деревне пока не появлялись. Не разбойничали неделю, другую, но как оправились их волчата, оба старых зверя вихрем ворвались в стадо. И понял я, что с того несчастливого дня пришел конец всем моим веселым юношеским приключениям и забавам, что спор этот, начатый злым человеком, смогут решить только ружья.

Много ночей провел я без сна, много капканов и ловушек ставил, но волки хитрыми оказались, близко не подходили. Им хватало того урока, который они получили от таинственного злодея.

Тогда разыскал я пустую бочку, на всякий случай снес в нее все свои охотничьи принадлежности, проделал смотровую дыру, снаружи обмазал бочку овечьим салом, забрался внутрь и велел односельчанам плотно заколотить днища с обеих сторон, а бочку на опушку снести и оставить.

Послушались люди, так и сделали.