Великий охотник Микас Пупкус

- Опять западня! Не много ли за один день? - разозлился я. Разозлился, зарядил ружье и, пока не заржавело после купания, собрался подстрелить на обед тюленя.

"Дольше четырех часов он под водой не выдержит", - решил я и, не спуская глаз с бронзовой мушки, стал ждать, когда появится в полынье усатая морда. Жду, сцепил зубы. Но и мороз не дремлет. Работает во всю мочь, так что лед вокруг меня как из пушек палит. Топчусь, переминаюсь с ноги на ногу, как пингвин, но мороз ни на волос не отступает. В конце концов превратился я в ледяной столб. Где уж тут выдержать, и припустил я во весь дух к своей бочке.

Через пять минут, заткнув и задраив все щелочки, пристроился в обнимку с Чюпкусом, чтобы как-то согреть застывшие кости. Потом перекусил соленой рыбой и собрался соснуть.

"А каково тюленю мокрому в такой холод? Ведь недолго и лопнуть подо льдом, пока дыханием отверстие себе во льду проделает", - подумал я уже в дремоте и стал сам себя корить.

"Не зевай! А зазевался, так на себя пеняй. А то в тюленя палить собрался, ротозей!"

От этих мыслей, как от песенки полярной овсяночки, вдруг согрелась вся Арктика. А у меня в бочке и вовсе терпимо стало.

Так-то!

Захочется приврать - язычок прикуси.

ОХОТА ЗА ШУБАМИ

Проспал я с мышиный хвостик и проснулся от слоновьей дрожи. Трясло меня кость на кость не попадала. Зубы стучат, уши дрожат, изо рта пар клубами валит и тут же застывает, глаза льдом затянуло, каждая ресничка в сосульку смерзлась. Я дрожу, а они звенят.

В конце концов больше не было ни сил, ни охоты дрожать. И решил я испробовать старый охотничий способ: чтобы согреться, нужно быстро-быстро закрывать по очереди то один, то другой глаз, потом растереться снегом, пока не покраснеют уши. Так и сделал. Помогло.

- Ну, на этот раз без шубы не вернусь, - решил, отправляясь на охоту. В какую же сторону податься? Глянул на свою компасную гулю, сверил с направлением намагниченного Чюпкусова хвоста и без большого труда выяснил, где юг, где север. Отправился на восток, к тюленьей лунке.

Прошел несколько миль, вижу: Чюпкус приник к насту, пятится задом и даже лаять не осмеливается. Приложился я ухом ко льду, прислушался. Слышу, скребет кто-то когтями и кряхтит по-стариковски. Стонет, бедняга, а кто - не видать. И вдруг замечаю - невдалеке движутся три черные точки. Одна маленькая, вроде пуговицы от пальто, две другие и вовсе крошечные. Взвел я курки, напряг зрение и разглядел, что это огромный белый медведь, а три черные точки - его нос и глаза.

Как себе хотите, не всякий смельчак отважится подступиться к такой махине. Поначалу колебался и я. Но медведь не обращал на меня ни малейшего внимания. Зайдя против ветра, он осторожно двигался к чему-то черневшему вдали. Я опять всмотрелся и понял, что это тюлень мирно спит возле полыньи и греет на солнце лоснящиеся бока.

"Подожду, пока медведь схватит тюленя, и одним выстрелом заполучу не только две горы мяса, но и две великолепные шубы", - стал я заряжать ружье и тут только спохватился: пуль-то нет. Но не из таких положений мне приходилось выкручиваться. Оторвал я от Чюпкусовой магнитной шкуры две гайки, затолкал в ствол, прицелился.

Зверь над полыньей вдруг зашевелился и вместо одного тюленя появилось два, второй совсем крохотный.

"Ого-го, троих одним выстрелом уложу!" - разгорячился я и пополз вслед за медведем.

Белый разбойник не спешил. Припадал за каждым торосом, укрывался в каждой выемке, неторопливо, но неумолимо подкрадывался к жертве. Когда тюлень заметил опасность, было уже поздно: нужно вступать в неравную борьбу и защищать своего детеныша или оставить его на растерзание медведю и спасаться в полынье. Тюлень приподнялся на ластах, широко разинул пасть и кинулся навстречу врагу. Тюлененок, жалобно поскуливая, неуклюже барахтался на скользком льду. Старый тюлень подался назад и попытался столкнуть детеныша в воду, но медведь уже поднимался на задние лапы.

"Ах ты, злодей! - подумал я, наблюдая за схваткой. - Ну, косолапый, не обижайся, на этот раз ты сам виноват". Я поднял ружье и, почти не целясь, выстрелил в три черных точки. Пустотелая гайка завыла, загудела, как пушечный снаряд, медведь взревел, подпрыгнул и замертво повалился на лед. Такому меткому выстрелу мог бы позавидовать сам изобретатель кремневого ружья мистер Берданк, но я ничуть не возгордился.

Содрав шкуру с медведя, смастерил себе такую шубу, что у самого Деда Мороза мог бы целый год гостить, завернуться в нее и два года без просыпу спать в самую лютую зимнюю стужу, - и даже насморк не схватить.