Великий охотник Микас Пупкус

Подбежал, значит, я и начал шапкой махать. От моей шапки ветер подул, сосна закачалась, точно в бурю. И сбросила свинью вниз. А мне того и нужно. Достал я леску, в шапке припасенную, на одном конце петлю сделал и привязал свинью за ногу, другой конец вокруг своей руки обмотал. Лег и притворился спящим. А сам веки соломинками подпер, чтоб не слипались, караулю и думаю: только троньте мою добычу, я вам покажу, откуда перья растут! Ну, если и не покажу, так хоть сам посмотрю, что из моей затеи выйдет.

Час жду, два жду. Вдруг, откуда ни возьмись, огромный ястреб. Как кинется на мою свинью. И понес в небо. Страшно вспомнить, какой был ястреб. Всем ястребам ястреб. Если б эдакий громадина крылья распростер, половину нашей деревни прикрыть мог. Ну, может, и не половину, но уж трубу на теткином доме это точно.

Ястреб к себе свинью тянет, я к себе. Тянем-потянем, кто кого перетянет. И вдруг чувствую - ноги мои до земли не достают. Поглядел вниз и обомлел: вся родимая деревня подо мной как на ладони. С такой высоты ее, кажется, можно шапкой накрыть. Соседи муравьями ползают. Высыпали на улицу, головы позадирали и советы орут во всю глотку:

- За землю хватайся, не поддавайся!

- За облако держись, на крышу не свались!

- Микас, ястребу на спину карабкайся!

А самый робкий во всей деревне человечек вдруг схватил камень и ка-ак швырнет в нас. И надо же - угодил прямехонько в леску и перешиб. В ушах у меня только - ффью-у! - ветер засвистел, и как грянулся я в пруд, даже вода по сторонам расплескалась. Оно и лучше. Я сухим-сухой из пруда выбрался да еще полную торбу карасей набрал. Может, и не караси то были, а лягушки. А может, и вовсе ничего не было. Но что же тогда у меня за пазухой так колотилось и трепыхалось?

Честное слово!

- Мама, заяц!

- Ну и что? Друг-приятель он тебе, что ли?

ДВЕНАДЦАТЬ ПЯТНИСТЫХ ПОРОСЯТ

Выбравшись из пруда, разыскал я камень помягче, уселся поудобнее и принялся ловить за пазухой этого буяна. И так ухвачусь, и эдак уцеплюсь, все никак ни за хвост, ни за нос не могу поймать. Разобрал меня смех - наверно, зацепил ненароком щекотную косточку, - от смеха аж слезами зашелся. Стал глаза протирать и только тогда сообразил - ведь я ничего не вижу, всего ряской залепило. Оттого так долго искал.

Протер кое-как, смотрю - обступила орава пацанов, пальцами в меня тычут. Одни рябенькие, другие пестренькие, третьи веснушчатые. И у всех, должно от зависти, дух перехватило - стоят, глаза выпучили, пялятся на меня, будто на рыбу заморскую, и молчат. Вот еще, думаю, напасть, неужели к немым попал?

Не успел подумать, как у меня из ушей - хлоп, хлоп - две пробки грязи вылетели. Тогда-то я и услышал, что говорит самый храбрый из пацанов:

- Аа... ты действительно Микас Пупкус?

- Ребята, - отвечаю, - ястреба я одолел. Во-от такого, - и развел руки во всю ширь. От сильного удара все наказы старосты у меня из головы вылетели.

- Аа... может, ты Илья-пророк, с небесной колесницы от грома скатился? Может, с Марса или с Луны свалился?

- Придумал тоже. Я тебе дело говорю - во-от такой ястреб был. Как тысяча воробьев и одна муха.

- Так ты и вправду Пупкус?

- Можешь пощупать, - рассердился я.

- А почему ты не такой, как все? Почему ты черный и с зелеными косами?

- Вот бестолочь. Это же тина и грязь из пруда. Но видел бы ты, какой ястреб был - во-о-от такой...

Самые смелые подошли, ощупали меня, все мои одежки, убедились, что я не привидение и не с неба свалился, и выбрали меня атаманом. Тогда я им все без утайки и без прибавки, всю чистую правду, - вот как вам сейчас, - по три раза каждому по порядку рассказал и начал было по четвертому, да вдруг не ко времени про дом вспомнил и собрался уходить.

- Ты только нам покажи - где, только объясни - как, - упрашивали пацаны. А потом мы сами...

Дома мне никто даже и не думал сочувствовать. Дедушка пыхтел трубочкой в углу и не поднимал головы. Бабушка, отвернувшись, вязала чулок. Отец смотрел в окно и пальцами наигрывал на губах охотничий марш. Мама в такт гремела горшками у плиты и делала вид, будто меня не замечает. Было ясно: баня уже истоплена, розги замочены, только еще не договорено, кто первый примется за меня.

"Хоть бы ребятня от окон убралась, уважение к своему атаману проявила!" подумал я с горечью, а своим сказал:

- Делайте, что хотите, только ястреб и вправду был громадный...

Кастрюли загремели сильней, и последняя моя храбрость улетучилась. Уж не знаю, что мне в голову взбрело, только я вдруг забеспокоился о поросенке, которого на дуб закинул.

- Дома ли Гнедко? - спросил у отца и почувствовал, что не стоило спрашивать: к грохоту кастрюль прибавилось бренчание сковородки. Но я решил не сдаваться: - Мне кабана надо из лесу привезти, - выпалил одним духом, а сам на всякий случай прикидывал, куда бы лучше дать дёру в случае чего.

У печки затихло. Тогда и отец приободрился.

- Как вернется Гнедко, я скажу ему, - усмехнулся он. - А ты, сопливец, не мог бы нам объяснить, что это ты в поднебесье выделывал?

- Охотился, - не смутился я.

Отец прыснул в кулак и обратился к дедушке: