Великий перелом

Зиновьев преставился, а Троцкий оказался критически ослабленным. Это хорошо. Просто замечательно. Однако Ягода был в бегах, а Дзержинский не только жив, но и в явной смычке с Фрунзе. Сам же Михаил Васильевич стал новым центром сил. Центром правого уклона, как про себя его окрестил Сталин. Социал-демократического. И этот центр стремительно набирал вес. Настолько быстро, что уже сейчас Иосиф был не уверен, что сможет в открытом противостоянии с ним справиться. Даже если протолкнет через ЦК или даже съезд какое-то решение, выбивающее из-под него почву.

Пятьдесят на пятьдесят.

Такая лобовая попытка могла закончиться вооруженным «решением проблемы». Особенно сейчас, когда у Фрунзе появилась группа верных и лично преданных бойцов. Этаких «латышских стрелков», нового разлива. А ведь в годы Гражданской злые языки болтали, будто бы Советская власть держится на еврейских мозгах, латышских стрелках и русских дураках. Шутка, конечно. Но в любой шутке была лишь доля шутки…

Сталин отчетливо уловил опасность ситуации. Хотя и не сразу. Фрунзе оказался весьма недюжинным оратором и актером. Настолько сильным, что даже его поначалу ввел в заблуждение. Выиграл время. А потом стало уже поздно. И теперь каждый день работал на него – на Фрунзе, позволяя все сильнее укреплять свои позиции. А ведь еще был Дзержинский, в решительности которого Иосиф не сомневался ни на мгновение. Этот человек мог убить любого, если бы посчитал его «изменником революции». В том понимании, которое он сам в этот вопрос вкладывал…

Сталин еще раз попытался пыхнуть трубкой, но табак прогорел. И он принялся ее прочищать. Несколько более нервно, чем обычно. Потому что его терзали смутные сомнения относительно гибели Зиновьева и бегства Ягоды. И лично он подозревал в этом деле Фрунзе и Дзержинского, хотя и не имел никаких, даже косвенных доказательств.

Слишком уж они выигрывали от этих событий.

Слишком уж он от них проигрывал.

Совпадение? Вряд ли.

Хотя иногда, грешным делом, он даже помышлял о высших силах, которые стали слишком явно вмешиваться. Начиная с, без всякого сомнения, чудесного выживания наркома. Скорее даже воскрешения. Он был уже много лет как атеист, но волей-неволей прошлое давало о себе знать. И такие мысли нет-нет да залетали в его голову, немало нервируя и чего уж стеснятся – пугая. Ведь одно дело бодаться с попами, и совсем другое – с Богом… который, вдруг, мог оказаться не сказкой для дураков. Тут любой испугается. Слишком уж неравные силы.

Иосиф гнал от себя эти дурные мысли.

И пытаясь «утонуть» в делах, в рутине, забивая голову чем угодно, лишь бы не таким вот «душеспасительными» рассуждениями. И лихорадочно пытаясь что-то предпринять. Не только в рамках борьбы за власть, но и для самоуспокоения. Чтобы убедить себя в отсутствии какой-либо мистики и вмешательства «высших сил» в это дело.

Как разбить этот «дуэт» из Дзержинского и Фрунзе? Он видел только один выход – через поддержку внутренней борьбы в РККА. Там ведь хватало недовольных реформами Фрунзе и тем, какие роли он им отвел в новой армии. Прежде всего Тухачевский. Амбициозный и мрачный, с запредельным самомнением. Он почти всегда пытался оппонировать наркому. И постепенно выкристаллизовывался как новый центр силы. А рядом с ним Якир, Егоров, Путна и другие. И Иосиф только в них видел шанс – подвинуть слишком быстро набиравшего вес Фрунзе. Физически. А потом и их «подчистить», как виновников заговора. Самостоятельные фигуры в армии его слишком пугали. Ей должен был командовать верный дурак, окруженный подобными ему деятелями, чтобы свести вероятность военного переворота к нулю…

В этот момент Надежда Аллилуева громко засмеялась, реагируя на какую-то шутку. Ее поддержали. И Сталин, выпавший из размышлений, также отозвался улыбкой.

Наступал новый год.

Новый, сложный, интересный год.

И Иосиф смотрел на него с немалым оптимизмом. В конце концов, шансы у него пока еще оставались. И весьма немалые. Тем более, что Фрунзе осторожничал. Играя партию «своего человека». Зря. Он бы на его месте давно уже «решил вопрос» кардинальным образом. В таких делах медлить нельзя…

Часть 1. Надо, Федя, надо!

Оптимизм – это недостаток информации.

Фаина Раневская

Глава 1

1927 год, февраль 2, Москва

Михаил Васильевич подошел к подъезду. И замер, пропуская вперед бойца охраны.

Процедура была отработана.

Один боец проходил внутрь и осматривал ближайший пролет. Остальные прикрывали наркома с вероятных направлений нападения. Чтобы, например, из окна не накрыл никто.

– Чисто. – Донеслось из подъезда.

И Фрунзе вошел.

Еще один боец нырнул вперед и устремился вверх, для общего досмотра лестницы. Второй держался рядом с наркомом. Третий зашел следом и двигался чуть позади. На всякий случай.

Так до квартиры и добрались.

Цирк?

Может быть.