Он зашагал быстрее, прихлёбывая на ходу отвратительную на вкус сому. Шачи осталась стоять на берегу, неизмеримо далёкая от этого человека. И самая близкая ему из всех живых существ на Земле.
Чувствуя приближение четвёртой силы — дхи, Индра вдруг подумал, что не выбрал для боя воплощения. Человек здесь — ничто. Другое дело-бог в человеке. Такое могла принести только дхи, вызываемая сомой.
Кто же теперь противостоял змею? Агни? Нет. Индра вспомнил Атитхигву. Парджанья?.. Нет, пустота. Рудра? Ну конечно, Рудра!.. Нет, опять пустота.
Индра сжимал палицу до боли в суставах. Прямо перед ним, всего шагах в десяти, лежала тяжёлая, неподвижная анаконда. В любой момент её плоская голова, напоминавшая давильный камень, могла метнуться на незваного гостя.
Сома зашумела у воина в ушах. Кто-то величественный и неторопливый распахнул ему душу:
— Я — Варуна! Я тот, кто в три шага охватывает Вселенную, подчиняя её триединству мирового закона. Боги отвернулись от тебя, считая эту встречу — стычкой двух хищников в борьбе за территорию. Но я думаю по-другому. Ты и змей — лучший символ противоборства. Нужна ли здесь победа? Нет. Победа одного означает поражение другого и, значит, заводит его жизненную суть в тупик. Но вы —
Индра не дослушал. Он повернул свою волю против говорившего, и Варуна, подчиняясь этому натиску, направил молниеносный удар палицы.
— Меня устраивает только
— Как хорошо, что вы нашлись! — возбуждённо заговорил я, обнаружив в степи пропавшего было товарища. — Представьте себе, я всё видел.
— Что видели?
— Всё. И про змея, и про того, кто коня Индре привёл. С таким трудным именем: Дадх… Дад… Нет, для русского человека непроизносимо.
— Да, — кивнул он, — но из истории, как и из песни, слова не выкинешь! Такие странные имена. А ведь мы говорим с ними на одном языке.
— Как удивительно, что я всё это видел…
— Не забудьте — глазами профессора-ариолога, — подсказал мой спутник, стоя возле двери подъезда картинного особняка в Спасоналивковском переулке.
— Неважно, главное — что видел. Другие-то не видят никак.