Великий поход хомяка и жабы

Шел редкий в этих местах и в это время года затяжной дождь. Вылитое сверху гигантское ведро воды и не думало кончаться, жизнь в расположенном на Васильковом поле лагере замерла точно так же как и на опустевшей дороге, в лесу и фермерских полях. Впрочем не так уж и замерла, а просто переместилась в недра шатров, палаток и тентов, кое-где даже под днища высоких телег. Многочисленные обитатели лагеря отдыхали, варили еду, спали и даже совершали сделки -- стихийно возникший вокруг портала рынок вот уже который день продолжал жить, цвести и пахнуть.

-- Да уж пахнет, - сморщил нос сидевший за столом и любовавшийся на дождь за открытым пологом Альдарон, - скоро вонять начнет. Такое красивое поле засрали. Фермерские поля-то ладно, только удобрили, ну и кусты в лесочке, а вот красоты цветочной жалко -- не Васильковое это поле теперь, а '' не вступи в какашку поле '', как метко выразился отсутствующий сейчас Менелтор. И почему как только какое-то место начинает осваивать человек, - тут Альдарон вспомнил, кто он и кто вокруг него, - ладно -- эльф, гном, орк, без разницы -- дивной красоты место превращается в помесь общественной сральни с помойкой, и это правило работает везде, даже здесь, в виртуальном мире. -

Василий Григорьевич вздохнул, эльф Альдарон отступил в глубину, и пожилой, да что уж скрывать, откровенно старый, даже древний-столько-не живут человек вспомнил давнишнюю историю, как вариацию на тему к тому, что он видел сейчас. Тогда в декабре 44-ого он младший лейтенант НКВД, командир особого взвода был счастлив и доволен похвалой не только своего непосредственного руководства, но и личной (хоть и по телефону) благодарностью командующего фронтом, а главное, делом, за которое его благодарили -- захватом по наводке пленного фрица законсервированной базы немцев, без единого выстрела и без потерь. А ведь он единственный поверил в бессвязный бред контуженного пленного -- что-то екнуло внутри, и он чуть ли не самовольно поднял свой взвод. Если бы неудача -- шепелявый немец бреханул, то он конечно бы по возвращении струганул бы гниду, но и ему бы было... но все срослось, фриц не подвел, а его именно тогда заметило начальство и не только в масштабах армии и фронта, но и в самой Москве. Но главное к чему он вспомнил этот случай, так это к тому, что обнаруженный им объект без людей был как слюдиночка: чистые почти без пыли коридоры и кабинеты; беленые потолки; мебель в специальных пронумерованных чехлах; работающая канализация на каждом из трех подземных этажах; столовая с необходимым для готовки набором; арсенал, пусть без оружия, но с огромным запасом ветоши, смазки, лака, специальных порошков и даже генератор, только заведи -- не бункер, а сказка. Через месяц он, уже старший лейтенант, заглянул в эту ''сказку'' по пути и тогда-то впервые осознал правило ''Где прошел человек, там обязательно останется большая-пребольшая куча дерьма'': генератор уперла какая-то ''добрая душа'' и все три этажа освещали керосинками, хотя на первый электричество все же провели... по проложенным из палатки связистов проводам; от унитазов, умывальников, кафеля и зеркал остались дыры в полу и стенах и вонь канализации из забитых засохшим и свежим говном самых глубоких дыр на месте унитазов; разумеется от мебели, содержимого оружейки и кухни не осталось даже следа; ну а белоснежные так поразившие его потолки покрылись толстым слоем сальной копоти и вообще похоже в коридорах жгли костры и справляли малую нужду, не затрудняя себя добежать до зачем-то раскуроченного туалета. Все это произвело на него гнетущее впечатление, и нет, он не был наивным мальчиком и всякое повидал за два своих личных года войны, но именно эта его раскуроченная и обосранная добыча что-то в нем изменила и заставила снять розовые очки -- ни собственноручно перерезанные глотки, ни трупы товарищей, с которыми пять минут назад он пил чай, ни лай немецких овчарок и холод принявшего его в свои объятья болота, когда он думал что ему конец, а бессмысленно загаженные коридоры и изуродованный солдатский сортир. Он изменился после этого случая и, честно говоря, стал хуже думать про людей, появился ранее несвойственный ему цинизм и недоверие к людям вообще, желание все проверить, сделать самому, не полагаться на чужую работу -- он стал не только работать, но и жить по поговорке ''Чем меньше народу, тем больше кислороду''. ''Нет худа без добра'', и неожиданно обретенные не самые лучшие качества пришлись в масть, в самую десятку, когда он стал работать нелегалом: недоверие к людям, желание все сделать самому + природная сметка и фронтовой опыт, и он полвека обманывал смерть, ни разу не засветился и заканчивал свою земную жизнь в весьма и весьма преклонном возрасте и здравом уме.