Великий поход за освобождение Индии

Холеные, чуть рыжеватые усы были лихо закручены к тонким и злым ноздрям.

На нем не было ремня и портупеи, и потому гимнастерка напоминала бабью рубаху, но зато высокие хромовые сапоги сияли почти зеркальным блеском.

Иван сел на табурет, не убирая рук с груди, закинул ногу на ногу и оглядел всех - насмешливо и снисходительно. Рядом, тяжело дыша, смущенно переминалс часовой. На каждом его сапоге налипло не меньше чем по пуду грязи.

- Значит, так, - глухо заговорил председатель, - судим Новика... Новикова Ивана. За матершинство и рукоприкладничество. Рассказывай, Козленков.

Из первого ряда с готовностью поднялс щуплый, мелкий мужичишка с черным заплывшим глазом и охотно заговорил:

- Все как на духу скажу, товарищи! Ругался он, ругалс по матушке и по-всякому, а как я его поправил, он ка-а-ак!..

- На какие буквы ругался? - перебил его Шведов.

- На буквы? - не понимал Козленков.

- Ясное дело - на буквы. Или ты на весь революционный суд матюганить станешь?

- Председатель почти не скрывал своей неприязни к потерпевшему.

- На буквы, значит? - кивнул Козленков и стал загибать пальцы. - На букву ведя, на букву глаголь, на букву добро было, на букву есть тоже есть, на букву живете много, на букву хер вообще сколько раз...

После каждой буквы зал одобрительно вздыхал, вспоминая хором, и председатель затаенно улыбался в вислые усы, кива сам себе еле заметно, подтверждая свое знание любого непечатного слова.

Когда незагнутых пальцев на руках потерпевшего не осталось, он опустил руки и прибавил расстроенно:

- И это еще... на букву ять...

Суд замер и онемел. Шведов поднял голову, чтобы кивнуть, но остановился.

Улыбка под усами пропала, и в глазах возникло мгновенное смятение. Комиссар Брускин оторвался от книги и завертел, ничего не понимая, головой. Наталь зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться, но глаза ее хохотали.

Все обратили взор к Новикову, потому что хотели знать то единственное слово, которого не знали они. Но подсудимый криво усмехнулс и отвернулся.

- Ванька Сунь тозе лугала! - выкрикнул высоко, вскакивая, китаец-кавалерист.

- А теб на какие буквы? - устало спросил председатель.

- Сунь буква не знай! Китаеса лугала!

- Так ты и есть китаец! - высказался, пожимая плечами, комэск Колобков.

- Сунь не китаеса, Сунь - буденовса! - В подтверждение Сунь надел на голову явно великоватую буденовку. - Молда зелтозопая лугала!

Хотела Сунь молда бить! Сунь безала, лецька плыгала, вода холодная целый день стояла. Ванька белег лезала, ханка пила, табак кулила!

- Так ты же, черт, Шарика слопал! - взорвался комэск Колобков.

Одни засмеялись, другие заругались, сплевывая в пол.

Стало очень шумно. Окончательно заинтересованный происходящим, Брускин закрыл книгу и положил на стол. Лев Троцкий. Война и революция - было написано на ее красной обложке.

Председатель застучал кулаком по столу и закричал:

- Тих-ха!

Какие будут предложения?

- Предложения? Снять его с верхов! - отозвались из первого ряда, где сидел потерпевший и такие же, как он, худосочные обозники.

- Он, гад, как мимо обоза проезжает, так непременно нагайкой по спине стеганет, не пропустит!

- Нехай пешком потопает, комэск!

- Отказаковал, будет!

- Та вы що, хлопци! Куды мы бэз Ивана? - взревел, поднимаясь во весь свой богатырский рост, комэск Ведмеденко. Круглая его рожа, рассеченная наискосок сабельным шрамом, побагровела от возмущения.

- Ничаво, не помрем небось, - отзывались обозники.

- Вин чоторех Георгиев мав! Вин у нашей казачий дывизии генерала Жигалина першим казаком був!

- Ишь ты! Вспомнила бабка, как девкой была! Молчал бы уж, галушечник!

- Так вы шо, с глузду съихали? Як же бэз Ивана ляхов рубати будемо?!

- И без Новика Варшаву возьмем!

- Тих-ха! - кричал Шведов и колотил кулаком по столу, но безрезультатно - шум стоял ужасный.

И вдруг стало тихо. Из середины зала поднялся и направился к сцене, прихрамывая и покашливая, маленький щуплый человек в застегнутой под горло шинели. На груди его в красной окантовке горели два ордена Боевого Красного Знамени. Это был командир корпуса Лапиньш. По лицу его катился пот, и одновременно его бил озноб. Он остановился и, дождавшись, когда все затаили дыхание, заговорил тихим скрипучим голосом:

- Это не есть револютионный сут. Это есть палакан. Я смотрю на этот конвоир и тумаю: потему у него на сапоках грязь, а у потсутимого - сапоки, как у белоко офитера на палу?

- Да чего тут думать, Казис Янович, все видели, как он его сюда на закорках тащил! - подсказал кто-то.

- Это не есть револютионный сут. Тистиплина катастрофитески патает.

Пьянка, траки, маротерство...

- Так сидим же без дела, Казис Янович, скучно!

- Скорей бы на Варшаву!

- Скутьно? - возвысил голос комкор.

- Сейтяс стелаю весело. Тля сокранения тистиплины в корпусе претлакаю комантира эскатрона Новикова - расстрелять.

- Ох! - испуганно выдохнула Наталья.