Великий поход за освобождение Индии

не привык, говорит, жить в такой тесноте. А вы знаете, я спросил сегодн у метрдотеля, он теперь называется... начпопрож... Так вот я у него спросил, что будет, если наш номер станет лучшим в гостинице. Знаете, что он ответил?

Прибавят коек!

Шишкин ждал реакции Новика, а Новик все курил и смотрел на Шишкина.

- Отправился я сегодня к Яру, - продолжал Шишкин, - а там вывеска:

Центробум. Думаю: чем им Яр не нравился? Хорошее русское слово... Захожу... Едой не пахнет! Все сидят, на счетах считают.

Подошел ко мне один, спрашивает: Что нужно, товарищ? Чарку водки, говорю, чистяковской и нежинский огурчик. Пошутил, Иван Васильевич, от обиды пошутил. Так меня чуть не арестовали!

Новик молчал.

- А эта погода? Я понимаю, если очень захотеть и постараться, можно все испортить. Но как им удалось испортить погоду?! Никогда в России не было таких зим! Иван Васильевич, давайте-ка собираться в обратный путь! В родную басурманию! - И Шишкин громко чихнул.

- Вот! Правильно! - воскликнул он удовлетворенно.

- Шишкин, - Новик был как никогда серьезен, - скажи, ты мне друг?

Шишкин взволновался.

- Иван Васильевич, я бы считал за честь... Вы спасли мне жизнь! А что должен сделать, Иван Васильевич?

Пристально и недоверчиво Сталин всматривался в лицо Шишкина так, что тот даже смутилс и перестал хлюпать носом.

- Ну как, похож?

- нетерпеливым шепотом спросил Новик.

Сталин опустил глаза, принимая решение, но так его и не принял.

- Пусть Троцкий смотрит, - буркнул он и повел Новика и Шишкина за собой по длинному коридору.

- Кто это? - на ходу спросил Шишкин.

- Сталин.

Шишкин скорчил недоуменную рожу.

Сталин открыл небольшую дверь и пропустил Новика и Шишкина вперед себя. Они оказались за кулисами какой-то сцены. На трибуне стоял Троцкий.

- Последствия нашего поражения в Польше не так страшны, - говорил он, как всегда, страстно и убедительно. - Последствия военные не означают последствий для Коммунистического Интернационала. Под шумок войны Коминтерн выковал оружие и отточил его так, что господа империалисты его не сломают...

Троцкий вдруг замолчал и повернул голову. Он увидел Шишкина, и глаза его за стеклышками пенсне просияли.

- Товарищи! - крикнул он в зал. - Владимир Ильич снова в строю!- И он побежал за кулисы.

Участники совещания - в основном военные - поднялись, наклонились, вытянули шеи, пытаясь заглянуть за кулисы.

- Владимир Ильич! - горячо проговорил Троцкий, от волнения не замечая Сталина, а тем более Новика.

Сталин что-то хотел сказать, остановить Троцкого, но тот уже вел Шишкина на сцену.

- Шени деда мобитхан!"21"" - сказал Сталин в пол.

Зал взорвался аплодисментами. Все встали, хлопали в ладоши и кричали:

- Ильич! Наш Ильич!

- Товарищ Ленин!

- А говорили - не встанет!

- Кто говорил - враги говорили!

- Ура товарищу Ленину!

- Ур-р-ра!!!

Троцкий успокаивающе поднял руки. Постепенно стало тихо и наступила мертвая тишина. Все ждали слова Ленина. Шишкина разбирал чих, но и сказать что-нибудь ему тоже хотелось. Он покосился за кулисы. Новик показывал ему здоровенный кулак. И тут Шишкин чихнул. Громко и весело.

- Будьте здоровы, Владимир Ильич! - дружным хором отозвался зал и вновь взорвался аплодисментами.

Мертвый город.

23 феврал 1923 года.

Властно порыкивая, могучий бенгальский тигр шел к Мертвому городу. Трудно сказать, что влекло его туда - запахи праздничной пищи или незнакомая песня, дружно и весело исполняемая множеством голосов:

Ох, когда помрешь ты,

Милый мой дедочек?

Ох, когда помрешь ты, Сизый голубочек!

Во середу, бабка!

Во середу, Любка!

Во середу, ты моя Сизая голубка!

Стол - один на всех, уставленный бутылями с рисовым самогоном и кокосовым вином, заваленный фруктами и жареным мясом, - змеился среди развалин. Во главе стола сидели Брускин и Наталья. Это был их праздник. Это была их свадьба.

Как подобает жениху, Брускин был весел и задорен. Как подобает невесте, Наталья была рассеянна и грустна.

Комэск Ведмеденко поморщился, поднялся из-за стола и, покачиваясь от тяжести своего могучего тела, направился в джунгли.

- Та хиба ж це писня? Хиба ж так спивают? - ворчал он на ходу.

Брускин встал, поднял серебряный трофейный кубок и объявил свое выступление:

- Товарищи!

- Тихо! Жених товарищ Брускин говорить будет! - пронеслось над столом, и сразу утих пьяный гомон.

У Григория Наумовича был такой вид, что, казалось, он сейчас заплачет, запоет или взлетит - от счастья.

- Товарищи, - тихо заговорил Брускин, - вообще я очень счастливый человек, потому что нет большего счастья для большевика, чем счастье практической работы с массами. Но сегодня самый счастливый день в моей жизни! Мы установили советскую власть в России. Мы устанавливаем ее в Индии. И как бы нам ни было трудно, мы все равно установим ее здесь!

Потому что нет тех вершин, которые не покорили бы большевики! А сейчас я спою вам песню... Вообще-то мне медведь на ухо наступил, и я твердо знаю только одну песню, Интернационал, но сейчас... я... спою...

Сейчас... Ее пела мне моя бабушка... Сейчас...

Брускин подался вперед и замер, глядя в небо, будто там были написаны ноты и слова.