Великий полдень

Поиски высшего знания — это, наконец, смешно. Ведь знание — сугубо внешняя вещь, оно всегда вне меня. А если оно вне меня — значит его все равно что нет. То, что внутри меня, это не знание, а чувство, непредсказуемая стихия страдания и радости. Можно знать все и чувствовать себя абсолютно бессильным. Знание не делает счастливым. Скорее уж, его отсутствие. Я был счастливым, когда не знал о смерти. Дети ничего не знают о смерти, даже если берутся рассуждать о ней, и лишь тем отличаются от взрослых.

Впрочем, человек, которому посчастливилось дожить до глубокой старости, до полного старческого маразма, человек, который, что называется, впал в детство, наверное, погружается именно в это счастливое состояние: он снова превращается в чистый лист. Это фактически форма бессмертия. Стало быть, природа тоже совсем неглупо устроила завершение жизненного цикла. Вот только теперь редко кто доживает до счастливого маразма, разве что наши правители… Поэтому каждому человеку, который стал задумываться о смерти, нелишне задуматься также и о том, как бы постараться заблаговременно впасть в спасительный маразм.

Я полюбил секретную комнату. Я понял ее смысл. Дядя Володя ошибался. Изобретатели, как это ни странно, часто ошибаются относительно сущности своих изобретений, а также их применения. Это, конечно, абсурд — пытаться повернуть человеческую природу вспять и снова превратить взрослого человека в ребенка. Тут никакая память тела не поможет. Человек способен развиваться лишь в одном направлении.

На днях мне пришла в голову любопытная мысль: вот оно — истинное назначение секретной комнаты! При помощи нее у нас, может быть, появилась надежда вернуться к чудесному незнанию, превратиться в чистый лист!

Мне нравится копаться в архиве, особенно, перед сном, лежа на огромной постели под уютным ночником рядом с крупной кнопкой выключателя, на которую так приятно нажать, когда глаза начинают слипаться. Иногда, прежде чем заснуть, я подсчитываю, сколько дней до выходных, и сладко потягиваюсь. Это значит, что я уже скучаю по жене.

Наташа живет в столице, и, кажется, даже работает в каком то подразделении Концерна. Она приезжает ко мне в субботу утром и остается на выходные. Всегда привозит что-нибудь вроде подарков или гостинцев. Такая покладистая, терпеливая. Разве что немного рассеянная. О бывшем официанте никогда не вспоминает, а я, конечно, не напоминаю. Не заговариваем мы также о многих других прошлых делах. Как то нет ни повода, ни смысла. Мне кажется, что она подавлена, может быть, ей нездоровится. Но она старается бодриться. Мне тяжело и непривычно смотреть на нее: она уже не мечтает о шубах и тому подобном, не сетует на то, что «мы не живем, как люди». Иногда по ночам мы говорим с ней об Александре. В тоске она считает дни, когда дети должны приехать, хотя никакого конкретного срока не существует. Чисто материнские фантазии — вот они вырастут, будучи вместе на чужбине еще крепче подружатся, полюбят друг друга, поженятся и так далее. Кумушкины бредни. По словам Наташи о чем то подобном проговаривается и Мама, которая не раз упоминала об особом отношении Папы к нашему Александру. Кто знает… Только в чем оно выражается — это его особое отношение? Мама утверждает, что Папа очень переменился. Якобы осознал, что теперь весь смысл его жизни состоит в заботе о будущем дочки. И вообще, наших детей.

Должно быть, в идеале эти женские мечты выглядят так: наши дети вернутся домой замечательной юной парой, женихом и невестой. Папа, конечно, постарается обеспечить преемственность власти, и в один прекрасный день молодожены торжественно въедут в Москву.

2000