Великий полдень

В какой то момент у меня промелькнула мысль, что устраивая подобные «испытания» своему окружению, Папа играет с огнем и может и правда накликать беду, спровоцировав повальное помешательство среди своих вассалов. Так действует человек, который, сознательно или бессознательно, хочет сам себя уничтожить…

Как бы там ни было, все это выглядело отвратительно.

Веня уверял, что накануне церемонии Папа выглядел абсолютно спокойным и откровенно самодовольным. Все, получившие провокационные предложения, теперь получили официальные приглашения на торжественное мероприятие и смотрели друг на друга как ни в чем не бывало, хотя каждый знал, что каждый знает и что все замешаны в одно.

Кстати, широким жестом Папа распорядился, чтобы на церемонию была допущена не только элита, но рядовые сотрудники и служащие Концерна, а также многие из обслуживающего персонала Деревни — дворники, повара, прачки, горничные. Приглашение получил даже хозяйничавший в изоляторе мой старик садовник.

Накануне специальный посыльный принес и мне официальное именное приглашение — великолепную золотую карточку. Распорядок торжественных мероприятий состоял всего из трех пунктов. Сначала предполагалось особое богослужение в Кремле, на котором сам старенький патриарх, поднявшийся ради этого с одра болезни, благословит нового правителя и приведет его к присяге посредством целования Святого Креста. Затем в Белом Доме на Краснопресненской набережной в присутствии представителей различных партий и движений, а также многочисленных государственных мужей правитель подпишет формальные документы по своему вступлению в должность, после чего произнесет соответствующую светскую присягу, положив руку на исторический манифест Всемирной России… Потом он отправиться в Москву, где состоится торжественный ужин для своих и иностранных гостей и опять развернется народное гулянье.

Что ж, пожалуй, именно этого Папа и добивался. Все шло гладко. Сквозь внешний хаос и дремучесть политических интриг проступила простая, изначально прозрачная логика событий. Так кишащий пчелами улей кажется неискушенному наблюдателю воплощением полнейшего сумбура, тогда как на самом деле все в нем подчинено ясной и простой логике.

Я заранее знал, что, конечно, никуда не пойду. Во первых, я чувствовал себя еще очень слабым и боялся, как бы опять не свалиться где-нибудь по дороге, а во вторых, мне уже было известно, какого рода «подготовка» к торжественной церемонии произведена в сожженной и порушенной Москве. Неужели нельзя было найти другого места! Могли бы ограничится мероприятиями в Кремле и в Белом Доме.

Я бегло видел в новостях, как страшные, черные остовы зданий драпируют какими то похабно пестрыми щитами, вроде ярмарочных декораций, опутывают иллюминацией, натягивают на них блестящие синтетические чехлы. Оформление развалин было доверено нашим почетным художникам академикам, которые мгновенно натащили в Москву из личных ангаров запасников свои чудовищные монументальные творения, растиражировали их в увеличенных масштабах и составили громадные панно. По коллективной мысли академиков размещение образчиков их творчества посреди пепелища должно было символизировать идею вечного возрождения и возвращения к истинным ценностям. Воронки и ямы на скорую руку закрывали щитами, декорировали фальшивым дерном и искусственными кустами. По соседству с шедеврами академиков монтировали площадки для артистов и длинные столы для бесплатных закусок… Господи, да это все равно что поруганное агонизирующее тело, безобразный труп наряжать в белоснежные одежды невесты! Сплошное надругательство и циничный фарс. Нет, я, конечно, не желал смотреть на подобное!

Кажется, единственное, что загадочным образом уцелело в мегаполисе и не подверглось варварскому разорению, это здание Концерна с центральным офисом Папы. Именно в нем по завершении протокольных мероприятий должен был состояться грандиозный банкет для политической и прочей элиты, — в то время народная толпа будет ликовать как в самой Москве.

11

Не помню, как накануне вечером я улегся спать и как я провел ту ночь, но проснулся я светлым солнечным утром, довольно поздно, и впервые за долгое время почувствовал себя вполне сносно. Я настежь открыл окна в своем изоляторе, позавтракал ветчиной, закусил несколькими едва поспевшими абрикосами, запил все это полбутылкой английского портера, а затем, выйдя в сад, устроился с табакеркой в плетеном кресле. Я сидел в саду, но слышал работающий в изоляторе телевизор. Шла специальная трансляция из столицы, начавшаяся еще рано утром. Это старик садовник смотрел телевизор. Он хоть и любил Папу беспримерно, но от поездки на мероприятие отказался, так как до смерти боялся столпотворений, а особенно, опасностей, которыми, как он не без основания считал, полна наша сумасшедшая столица.