Великий полдень

Уши так и не обнаружились, хотя по словам Наташи, а ей накануне рассказала Мама, на их поиски были брошены лучшие силы. Толя Головин, несмотря на свою чрезвычайную занятость, занимался этим лично, все ж затронута честь мундира. Ждали до самого последнего момента, что их доставят. Надеялись пришить, что ли… Вообще вся процедура сильно затянулась. Не только из-за ушей. Еще потому, что как всегда дожидались Папу. Он вроде бы намеревался прибыть с утра, но его так и не дождались. Что было довольно странно, учитывая его стремление держать Альгу около себя, а она теперь педантично выполняла поручение распоряжаться на похоронах.

Народу на кладбище собралось немного. Из ближайших, «своих» были лишь Майя с Альгой, попадья да я. Даже дядя Володя не смог прийти — ему было велено остаться с детьми в Деревне. Наши старички также отсутствовали. Эти, хотя и прибыли в Деревню, из — за чрезвычайной слякоти и промозглости сидели в особняке. Непонятно, с какой целью явились на кладбище телевизионщики во главе с популярным телеведущим, свидетелем нападения на доктора. Если телевизионщики что-то засняли на похоронах, то я так и не понял, что именно. Для дежурного сюжета в хронику светских новостей материал был, прямо скажем, мрачноватый. Странно, что они вообще сюда просочились. Еще непонятнее и неуместнее было присутствие нескольких явно бандитских рож, правда, с прилично-скорбным выражением. Это пожаловала делегация от Парфена — с целью продемонстрировать лояльность Папе. Пустили ж таких! Ходил между нами также мой протеже, симпатичный официант Веня с небольшим подносом, на котором теснились фарфоровые кружки с горячим грогом, и вежливо предлагал «погреться». Он уже выглядел здесь совершенно своим.

Наконец началось отпевание. Служил, конечно, наш о. Алексей. Мы вошли в кладбищенскую часовню. Внутри было сыро и прохладно, словно в погребе. Только когда о. Алексей хорошенько покадил и раздал нам коричневые свечки, в помещении как будто немного потеплело. Покойник в гробу с головой, крепко-накрепко обмотанной желтоватым бинтом, напоминал спеленатую египетскую мумию. Над гробом плакала одна лишь его «медсестра».

Сыночек Петенька поглядывал на все происходящее исподлобья, к гробу не приближался и никаких эмоций не обнаруживал. Вид у него был скорее важный, чем скорбный. Из детей на кладбище взяли лишь его. Майя и Альга, обе в черном, были неотлучно при сироте, словно две заботливые мамаши, и он этим явно гордился. Молоденькие девушки сами и нарядили его, как куклу, к этому мероприятию. Мальчик был в пальто нараспашку, под которым виднелся щегольской черный костюмчик, голубая шелковая сорочка, галстук. На ногах — лакированные ботиночки, уже изрядно замазанные грязью.

Снег вокруг лежал громадными сугробами, однако был сероват и тяжел, словно мокрая вата. Стоило наступить на него, как тут же след наполнялся мутной водой. Все мы ужасно извозили грязью обувь, пока добирались в дальний уголок кладбища, где была вырыта свежая яма. Рядом высилась гора желтоватой глины вперемешку со снегом. Гроб заколотили в часовне сразу после отпевания, и «делегаты» от Парфена, а с ними и я, потащили его до места. Медсестра, девушки с Петенькой, а также телевизионщики пробирались следом. Мы поставили гроб одним концом на железную ограду, а там уж его у нас перехвали двое плечистых могильщиков. Они без проволочки, раскорячившись над ямой, в два приема опустили гроб вниз. Дело происходило в полной тишине. Было слышно, как с веток падают капли, а потом, когда гроб тяжело лег на дно ямы в подземную хлябь, послышалось отчетливое, словно из воронки, маслянистое «чвак-чвак». Как будто в этот момент произошло мимолетное прободение воображаемой мистической оболочки, разделявшей наш мир и темную прорву преисподней.

Нет, судя по всему, там совсем было не светло и не благолепно. У меня, по крайней мере, сердце в этот момент екнуло. Поэтому мы всю жизнь и играем в прятки с мыслью о смерти, камуфлируя ее и так и сяк. И ничего тут не поделаешь. Вот вся нехитрая философия, сермяга, словом.

Обошлось без надгробных речей. Могильщики принялись забрасывать яму глиной вперемешку с мокрым снегом. Никакой специальной трубы, слава Богу, также прокладывать не стали. Я успел заметить, что могильщики действовали, повинуясь движению серьезных изумрудных глаз. Конечно, так оно и следовало, поскольку девушка Альга была здесь главной распорядительницей.

После погребения телевизионщики, делегация от Парфена, вообще все лишние как-то незаметно стушевались, исчезли, а мы отправились к микроавтобусу. Выбравшись на расчищенный асфальт, принялись обивать с подошв куски глины. «Чвак-чвак».