Великий пост. Дневник неофита

– Матушка так решила, – пожимает плечами Павла. – Раньше вообще смешно было: пока не привыкли, все в меня плевались. Подойдут, назовут Ангелиной, я им говорю, мол, Ангелина умерла, а они мне: «Тьфу ты! Павла!»

– Кружек не хватает, – сообщает Таня. Она уже сервирует к обеду.

Я спешу наверх. За время болезни перетаскала в келью чашек пять, и пора их постепенно возвращать на кухню.

Наверху меня останавливает насельница Наташа. Она пришла сюда гладить.

– Слушай, а где серый котик? В туалете его нет.

– Он теперь москвич, – отвечаю я. – Его с выставки в семью забрали.

И устремляюсь в свою келью. По выходе из нее Наташа вновь меня останавливает.

– А люди, что его забрали, – воцерковленные?

Вопрос поражает неожиданностью.

– Понятия не имею.

У Наташи загораются глаза.

– Так они же могут через него к Богу прийти!

– Через кота?

– Да! – убежденно кивает Наташа. – Ведь все не зря! Они хорошие люди, раз взяли бездомного кота. Он их непременно в церковь приведет. А кто его самого в монастырь привел? Ты! Получается, что ты уже несколько душ спасла!

Я улыбаюсь ее наивным рассуждениям и бегу дальше.

Жаворонками заведует мать Феоклита.

– А почему жаворонки? – спрашиваю я.

И Феоклита рассказывает мне историю про сорок мучеников, которых морозили в озере, о том, как один не выдержал пытки и был наказан Богом и как, увидев это, мучивший их охранник закричал, что он тоже христианин, и сиганул в озеро.

– М-м-м, круто, – сказала я. – А жаворонки почему?

– Да кто ж его знает, – Феоклита развела руками, – традиция такая.

«Вот все и прояснилось!» – думаю я.

На лепку приходят мать Елена, мать Мария и еще одна послушница, чье имя мне неизвестно, но я очень похожа на ее внучку.

– У меня, как в прошлом году, крокодилы получатся.

– Или слоны.

– Главное, чтобы не удавы.

– Всех удавов – мне! – кричит Новелла.

Она пришла в келарскую из кухни и внимательно разглядывает первые образцы жаворонков.

– А глаза чем делать будем?

– Пищевым фломастером нарисуем.

Новелла одобрительно качает головой и заявляет:

– Рисунки им надо на крыльях сделать.

Хриплю зэчьим голосом:

– Купола!

Я разливаю мед из ведра в маленькие банки. Так протяжно и долго, что молвить хозяйка успела…

– Даша, слепи жаворонка, – предлагает мать Елена.

Я отставляю мед, беру лепешку, мну ее и вытягиваю.

– Смотри, чтобы куропатка не получилась!

– Или грач!

– Или страус!

Я растягиваю тесто и сообщаю:

– Я буду лепить сову. Назову ее Сироткой.

Меньше всего создание в моих руках похоже на птицу. У меня забирают испорченный кусок теста и вручают новый.

– А как же сова Сиротка? – огорчаюсь я.

– Теперь у нее много родителей, – утешает мать Елена.

Жаворонки вышли пышными и румяными, похожими на палехскую игрушку. Завтра будем есть.

День девятый

Я съела трех печеных жаворонков. Сначала было жалко.

– Ешь постепенно, – посоветовала трапезница Лена. – Сначала оторви хвост. Потом сверни ему шею и откуси голову. А когда он будет совсем мертвый, спокойно ешь.

Лена при первой же беседе сумела покосить мою систему ценностей сообщением о том, что Сигарев – ее любимый драматург, а «Страна Оз» – великое кино. Да, иногда самые добрые девушки мира живут в монастырях. Несмотря на жалобный нарисованный взгляд, первый жаворонок оказался таким вкусным, что в глаза остальным двум я уже не смотрела.

Дело было после завтрака, в качестве послушания я помогала Лене разобраться с посудой. Зачастую трапезницей быть выгодно: к то-нибудь всегда оставит на столе лишний фрукт или вкусняшку. Это – трофей. Сегодня был виноград, который, как выяснилось, мало кто любит, в том числе и Лена, потому все ушло в мою пользу – едва не килограмм.

В разгар мытья посуды пришел голодный Шурик.

– Что, сенокос кончился? – спросила Новелла, протягивая ему тарелку с макаронами.

– Ты видишь на мне сено? – неожиданно ответил Шурик, начисто игнорируя факт зимы, и все опешили.

Он взял протянутую тарелку, зачерпнул из тазика вишню от компота и бросил ее на макароны. Темно-красные катышки художественно легли на неровную белую горку, и мы в полной мере осознали, что Шурик – эстет.

А потом Лене позвонили родители и сообщили про болезнь любимого кота. Не успела я подумать «ой», как Лена собралась и упорхнула в Москву с попутной машиной, оставив мне трапезную смену.

– Что происходит? – спросила я, когда, взволнованные Лениным отъездом, сестры собрались на кухне, чтобы обсудить дальнейшую жизнь.

– Видимо, пора выздоравливать, – сочувственно ответила мать Елена.

День десятый

Под утро снилось нечто прекрасное, но Церковью, особенно в пост, не поощряемое, и потому проснулась я в настроении дивном, но виноватом. Потянулась и вдруг поняла, насколько примитивно – до клеточки! – здорова. Как румяные толстоногие физкультурницы с маршей тридцатых годов. Ощущение силы собственного тела было после болезни неожиданно приятным, но от этого душа затаилась и к Богу была равнодушна. Грачи кричали на солнце. Коты кричали на март. Снег таял, в животе бурчало. Хотелось свершений.

– Давайте сегодня проведем занятие, – предложила матушка после завтрака, – а то в пятницу я уеду.