Великий поток

Мою первую пациентку, густо раскрашенную даму средних лет, зовут Изидой. История Изиды трогательна и банальна. Ее брата и мужа Озириса разрывает на части злобный Тифон — Изида находит и склеивает эти части (аспекты), но Тифон его опять разрывает. Разорванные аспекты Озириса уносит Поток. «Представляете, все утекает, у него уже погибло множество прекрасных „я“, — рассказывает мне Изида, — очень редко мне удается найти и оживить их. Может быть, один раз в году, может быть — реже. Тогда я вижу прекрасного Озириса. Однако большей частью я одна. Его просто нет. Есть другие люди. Но мне не нужны другие люди. Я пробую ему объяснить, но как он может меня услышать — ведь он отсутствует!»

Изида развивает свою версию семейной истории, но при этом пользуется именами, которые я даю героям ее драмы — это непременное условие наших сеансов. Она в ужасе от того, что ее брак распадается:

«Мы с ним на грани разрыва!» — и ей нужна моя поддержка. «Он мне больше, чем муж. Я о нем забочусь как о брате. Но он ни во что меня не ставит. Он никого ни во что не ставит и живет одной минутой, не думая о будущем. Мне приходится думать за двоих».

«Представляете, он мне говорит: Изида, мы гибнем. Все прошлые цивилизации погибли, и наша на исходе. Это будет больше, чем гибель одной цивилизации — это будет окончательный Апокалипсис, полный Конец! Я не могу слышать такие разговоры. Я начинаю на него кричать. От моих криков он теряет голову, он становится совершенно сумасшедшим. Тогда я начинаю его жалеть. Я чувствую, какая я гадкая. Я его успокаиваю, глажу, целую. Все наши споры заканчиваются сексом».

«Озирис говорит, что люди хотят отвлечься от неизбежной гибели, однако помимо своей воли постоянно фиксируются на ней и из-за этого погибают. Он говорит, что большая часть его внутренних „я“ уже погибла. Он говорит, что Тифон — это внешние „я“, человеческое общество. Я его не понимаю, как общество может быть братом?»

Я заверяю Изиду, что общество может быть и братом, и сестрой, и всем на свете. Оно живет внутри каждого из нас. У большей части людей нет ничего внутри, кроме толпы с ее разрушительными инстинктами. Общество убивает в нас наши живые аспекты, а Изида должна собирать и воскрешать их — в этом ее миссия.

Изида смотрит на меня с доверием и благодарностью. Я даю ей смысл ее существования. Я делаю ее египетской богиней.

* * *

Нервического молодого человека зовут Алкивиадом по аналогии с греческим юношей, которым восхищался Сократ. Греческий Алкивиад был красавцем и героем. Мой Алкивиад маленького роста, у него нечистое лицо в оспинах и с жидкими пучками растительности возле ушей. Однако он говорит, что у него нет отбоя от женщин — они вешаются ему на шею. И мужчины также волочатся за ним и делают ему прозрачные намеки. Алкивиад уверен в своей неотразимости, в том, что он излучает притягивающие флюиды. Еще бы — ведь он в избытке обладает двумя главными мужскими достоинствами: он силен и умен, и все это чувствуют.

Я сажаю Алкивиада в мягкое кресло перед большим зеркалом. Его головка на тощей шее выглядывает из подушек. Я внушаю ему, что я Сократ и принадлежу к числу его поклонников. Я во всем поощряю моего Алкивиада, но даю ему понять, что кое-чего ему не хватает. Я говорю ему, что ему не хватает уверенности в себе. Алкивиад признается: ему, действительно, недостает настоящей уверенности. В глубине себя — мы с ним выяснили это после десятого сеанса — он сомневается во многом. Ему кажется, что он теряет свою неотразимость. Девушки теперь редко на него оглядываются. Мужчины обрывают его на полуслове. Он бодрится, но у него уже началась паника.

Получается, что, хотя на поверхности у Алкивиада все стабильно, он теряет устойчивость и его несет подводное течение. Оно швыряет его в разные стороны с ужасной силой. Он чувствует, что приближается к омуту, и у него по коже бегут мурашки. Недавно Поток поглотил его младшего брата. Тот сидел в лодке и ловил рыбу. Внезапно вода всплеснулась. От страха он подался назад, упал в воду и пошел ко дну. Никто не сумел ему помочь. Алкивиад истолковал это как предупреждение.

Медленно и осторожно я подготавливаю Алкивиада к принятию жизни и смерти. Жизнь, говорю я ему, это Поток, она не может остановиться. Смерть это трансформация, а не уничтожение. От нас зависит направление этой трансформации. Мы должны выбрать для себя образ и позаботиться о новом рождении. Алкивиад должен возродиться в образе героя.

Моему Алкивиаду мысль эта кажется заманчивой. Он озадачен, он задает вопросы. Да, действительно, в смерти нет той фатальности, которой все так страшатся. Это слово может означать совершенно разные вещи. Алкивиад уходит от меня обнадеженный, он не догадывается, сколько ему еще предстоит работы.

* * *