Великий поток

24 августа, вечер

Молчаливый молодой человек, упорно провожающий меня своим взглядом, теперь переместился в вестибюль нашей гостиницы. Он стоит возле окна рядом с пальмой в кадке и ждет. Когда мы проходим мимо, он не меняет своего места или позы, но его глаза под густыми сросшимися бровями загораются жутким блеском охотника, увидевшего свою жертву. Странно, но я начинаю чувствовать себя жертвой в когтях у тигра и не знаю, куда мне деться. Странно, что при этом я не испытываю страха.

Два дня были заняты настройкой фортепиано в нашем отеле. Инструмент старый, Bechstein середины прошлого века, но звук у него глубокий и чистый. По просьбе Павла Петровича я готовлю несколько песен для прослушивания. К счастью, нужные ноты я привезла с собой в саквояже, а кое-что я знаю без нот. Сегодня я весь день распевалась, привлекая внимание жильцов нашей гостиницы. Интересно, что это за место, куда Павел Петрович хочет меня отвести для прослушивания. Наверное, местная опера или консерватория.

Вчера папа посетил консерваторию и встречался с коллегами. Ему предложили читать курс истории оперы и, кроме того, включили в какую-то важную комиссию по культуре при Ное Жордания, возглавляющем местную власть. Если все это произойдет, мы сможем уехать из гостиницы и поселиться в собственной квартире. Господи, как я устала жить на перекладных, как хочется иметь свою отдельную комнату! Тома и Кока меня утомляют. Тома познакомилась с соседскими девочками, и они постоянно куда-то ее уводят и о чем-то секретничают. Когда они проходят мимо наших окон, иногда за их спинами я вижу местных парней, которые их эскортируют. Она поздно возвращается с улицы, и на вопросы, где и с кем она была, говорит что-то невнятное. Все это вызывает беспокойство и родителей, и мое тоже. Кока молчит, но от этого его молчания всем нам становится невмоготу.

И еще… мне снятся сумасшедшие сны. Каждую ночь мы встречаемся с моим Алексисом и занимаемся с ним любовью. Меня пугает то, с какими подробностями я все это вижу, пугает мои собственные бесстыдство и страсть, которые я с ним разделяю. Этой ночью мы с ним лежали на диване в нашей гостиничной комнате и делали что-то невообразимое. Я не могу это описать. Ночью, когда дети уснут, я попробую написать об этом подробнее. А пока нужно хорошенько прятать эту тетрадь. Не дай Бог, если она попадет кому-нибудь в руки.

24-ое, ночь

Ну вот, папа и мама спят, дети утихомирились. Я собралась с силами и хочу записать то, что меня так тревожит. Речь идет о снах последней недели, которыми я не могу ни с кем поделиться. Ни одной из моих прежних подруг и даже Серафиме я не могла бы рассказать о том, что мы делаем с Алексисом. Мы никогда с ним ничего подобного не делали. Мы с Алексисом вели себя относительно целомудренно. Алексис как будто бы даже стеснялся меня. Мы с ним раздевались в темноте и не зажигали света до тех пор, пока не были одеты. Тут же горел яркий свет, и в движениях его была какая-то ярость, постепенно захватывающая и меня. Мы менялись местами, мы куда-то проваливались и возвращались, и так много раз. Было в этом какое-то бесстыдство, от которого захватывало дух. Я пишу это, и у меня голова идет кругом. Я чувствую себя искушенной и испорченной, и в то же время мне ничего не страшно. В то же время я понимаю, что та Светлана, которой я являюсь во сне, это не я, а другое существо, и мне интересно за ней наблюдать. В ней нет моей усложненности и моих страхов. Она умеет отдаваться ощущениям, а я себя вечно контролирую. Я задаю вопрос: кто я и кто она? Я живу головой, а она ощущениями. Она свободнее, а значит истиннее меня.

25 августа

Мы постепенно осваиваемся в Тифлисе. Город замечательный — если бы не было так жарко и если бы Тома и Кока меня не донимали. Тома задает мне тысячу вопросов о мужчинах и женщинах и интимных отношениях между ними. Маму она спрашивать стесняется, вот мне и приходится отдуваться. Она спрашивает меня как взрослая и решительная женщина, так что порой мне за нее страшно. По-прежнему она целый день пропадает на улице, и я могу представить, чего она там набирается. Маленький Кока сидит постоянно дома, о чем-то думает и молчит, и от его молчания мне становится неспокойно. Ему скоро пять лет, а он ведет себя как философ, да и выглядит тоже так: у него на лице мудрая улыбка человека, уставшего от тщеты этого мира. Я пробую его разговорить, но у меня ничего не получается. Папа считает, что это его характер, а характер не нужно пытаться переделывать. Я с папой не спорю, но я ни в чем с ним не согласна. Человек должен себя изменять, пробуждать в себе скрытые силы. Нам с Алексисом это абсолютно ясно. Нужно бороться с собой, бороться с инерцией. В этом назначение человека, и об этом говорят все мудрецы.

Я занята подготовкой к прослушиванию. Мама мне аккомпанирует, когда у нее есть время, так как на ней все наше хозяйство и все заботы о доме.

26 августа