Великий псевдоним

Сталин вообще утилитарно относился к знаменитой поэме, используя из нее не только отдельные «крылатые выражения», ставшие народной мудростью, но и определенные идеи. Или вернее, превращая в целые идеи, в принципы для постоянного руководства, некоторые высказанные там, хотя бы и по конкретному поводу, мысли.

Одним из любимых Сталиным был, например, часто повторяемый самим Руставели, и, по-видимому, прилагаемый им к себе афоризм: «Моя жизнь – безжалостная, как зверь». Сталин вспоминал его особенно часто после самоубийства жены – Н.С.Аллилуевой. Весьма рано, уже в период 1905-1907 гг., а тем более позднее, стали для Сталина руководящим принципом жизни и борьбы не менее знаменитые слова Руставели: «Недруга опасней, близкий, оказавшийся врагом». Они объясняют нам гораздо больше и правдивее всю деятельность Сталина, чем пресловутое утверждение, будто бы во всех событиях 30-х годов «виновата» теория усиления классовой борьбы, или какие-то особые «диктаторские» замашки Сталина. Нельзя забывать и игнорировать широко известные, но намеренно «забытые» или, вернее, скрываемые слова Ленина, развеивающие демократические иллюзии: «Демократия вовсе не отменяет классовой борьбы, а делает ее лишь более открытой, и свободной». Так что искусственно преуменьшать значение классовой борьбы, или обвинять Сталина в ее искусственном обострении, и тем самым делать именно идею классовой борьбы, так сказать, повинной во всех бедах нашего общества – это чистейший ревизионизм, типичная буржуазная клевета на социализм, как форму общества, свободного от эксплуатации. Как ни парадоксально это теперь звучит, но Сталин нисколько не был повинен как раз в классовых пристрастиях, которые у него в 30-х годах не обострились, а наоборот, притупились. Так, острое классовое чувство должно было бы остановить его, как марксиста, от уничтожения бывших товарищей по классу и партии. Однако он руководствовался не классовым сознанием, а средневековыми понятиями, навеянными красивыми и психологически сильными афоризмами Шота Руставели. «Недруга опасней близкий, оказавшийся врагом». Именно этот тезис полностью объясняет трагедию 1937-1938 гг.

Если недругов, т.е. классовых противников советской власти – сажали в тюрьмы и держали по 5-10 лет, то близких, оказавшихся опасней, чем недруги, можно было только расстреливать, уничтожать полностью, стирать с лица земли. Так как они – верх опасности. Так что Сталин совершал исторические и классовые ошибки (политические), не тогда, когда следовал теории марксизма, а как раз тогда, когда отступал от нее и вставал на эмоциональную почву средневековой морали, да притом еще – восточной! Ясно, что кроме крайнего ожесточения ничего после такой позиции и последовать то не могло. Оскорбление предательством бывших друзей или близких – ранит особенно больно, и потому вызывает в эмоциональном плане, более ожесточенную, почти зверскую реакцию. Чисто человечески понять это можно, но объяснять подобные действия – классовой борьбой, или приплетать сюда марксизм – совершенно напрасно и недопустимо, ибо это явная фальшь, ложь и более того – фальсификация истории.

Об этом приходится напоминать потому, чтобы подчеркнуть, в сколь огромной степени оказывали на Сталина воздействие идеи, заложенные в ранней молодости, – идеи, почерпнутые из гениального поэтического произведения, но относящиеся к эпохе средневековья и оперировавшего, естественно, средневековыми категориями и постулатами.

Отсюда читателю должно быть совершенно ясно, что Сталин хорошо знал «Вепхис ткаосани», что он внимательно читал, и, разумеется, не раз перечитывал это произведение и на воле, и в тюрьме, а возможно и в ссылке, черпая оттуда и вдохновение, и отдельные «перлы» и «идеи», и что он во всяком случае помнил обстоятельства своего первого знакомства с поэмой Руставели. Помнил, какое издание он впервые взял в руки. Помнил, несомненно, год этого издания. Помнил, что такое издание существует. Если читатель согласен, что все это можно утверждать априори, то перейдем к следующему этапу поисков – перенесемся в 1936-1937 годы.

* * *