Великий Сатанг

Омыты были лица и очищены руки. И сели люди Барал-Лаона за общий стол, уже уставленный блюдами вареных клубней и чашками мясного отвара, приготовившись слушать Вещего.

В торце стола, на том конце, что ближе к входу в длинный дом борцов, восседает старец. Он уже подготовил себя к изречению Предания: синим и алым раскрашены щеки, повязкой укрыт высокий мудрый лоб, помеченный крылатым знаком — отметием гордой птицы токон, не живущей в неволе. Птица распростерла крылья, она хочет взлететь, но сетка морщин удерживает ее, и вся страсть, весь огонь полета изливается в тихой, исполненной веры речи Вещего.

— Слушайте и не забывайте, люди квэхва! Было некогда так: создав твердь небес и нежность земли, назвал сотворенное Дархаем великий созидатель Ю Джуга, и означало имя это «Страна, Не Знающая Злосчастья». Сказанное, немедля обретало силу каждое слово Ю Джуга, и было по воле его. Без краев раскинулся вширь и вдаль, без границ распростерся вглубь и ввысь счастливый Дархай, и вольно гуляли в вечно цветущих садах люди, явившиеся из мечты всеблагого Ю Джуга. Он же, поразмыслив, нарек пришедших из грез Лунгами, и значило прозвище это «Незлобивые». Воистину незлобивы были сыны и дщери мечтаний всевеликого, ибо не ведали зла, от явления на свет стремясь лишь к добру…

Каждое слово из тех, что лились из уст старца, было ведомо детям мудрой идеи квэхва, плечом к плечу сидящим за широким столом. Ибо из вечера в вечер, из луны в луну, год за годом повторялось предание, дабы не истерлась в памяти людской истинная правда и подлинная суть.

— Бесконечно долго было так, и не было иначе. Творя и переделывая мир, не мог оставаться всегда с возлюбленниками своими беспредельный Ю Джуга, однако и оставить их без надзора и присмотра не желал знающий все. Потому плюнул на ладонь себе великомощный, присыпал слюну щепоткой пыли предсущности, смял; и так возник под сияющим небом Дархая яростный Хото-Арджанг, чьим уделом стало с той поры надзирать за миром и покоем Лунгов. Но пылок был нрав назначенного бдить, и подчас увлекался он охотою на легкоперые облака, оставляя без защиты и охранения тех, кого призван был защищать. Тогда дунул на ладонь свою Ю Джуга, добавил в дуновение толику ясного звона; и так возникла среди вершинных снегов Дархая легкоустая Кесао-Лату, чьей долей определил всенеодолимый услаждать и наслаждать Лунгов в те дни, когда отвлекается от предначертанного Хото-Арджанг…

Тихо и внимательно слушали люди. Первый намек на сумерки уже явился дню, подгустив светлые тени, но прозрачность ветра пока что не желала отступать. Ничто не перебивало речи Вещего, кроме не замечаемого никем псиного подскуливания и подвывания. Да еще шуршали сандалиями те, кто нынче надзирал за котлами, расставляя на широкой столешнице необходимое для трапезы.

— И пока было так, ничто не могло смутить покой стократ преосвященной страны Дархай. И за пределами мира, далеко за сугробами сизых туч, злобствовали демоны, тщась и не умея разрушить то, что создано на благо и пребывает вовеки, по воле демоносокрушающего Ю Джуга. Но пришел день, когда воспылал Хото-Арджанг греховной страстью к Кесао-Лату и предложил ветроголосой взойти на ложе свое. И не преодолела зова неправедного лона Дева Небесных Снегов. Впустила она громоносное копье в алмазную пещеру, истекла потоком недозволенных наслаждений — и рухнули стены добра, обороняющие Дархай, ибо в непорочности Кесао-Лату заключалась тайна незримой преграды, к коей не в силах были подобрать ключ демоны…

Ни ветер не окреп, ни тучи не затянули спокойное небо, но сгустился вдруг предвечерний зной, уплотнился, стал вязким. Людские лица заблестели каплями испарины, и даже псы в загоне, прекратив ненадолго свою вечную возню, расползлись по углам, тоскливо поглядывая в посмурневшую гущу теней…

— Явившись из-за облаков, окропили черным зельем зла ясный лик сотворенного блага злые демоны, и нашлись у них подручники среди людей, ибо многие, уподобившись Хото-Арджангу, возжелали наслаждений для себя и презрели чаяния иных, нисколько не худших. И нет слов, чтобы высказать горечь полноты бед, сполна испытанных Дархаем. Но!..

Радостной усмешкой озарился лик сказителя.