Великий Сатанг

Мать подмигнула дочери и указала пальцем вверх, в белый кружок жаркого неба, ровно обведенный краями дымового отверстия; щелкнула блаженно зажмурившуюся девушку по кончику носа — совсем не больно, любя.

— Мечта моя сбылась, и я разбила передатчик. К чему он, если Звездный уже здесь? И я отдала ему знак власти. Амулет не нужен. Меня люди аршакуни чтят и без него, а тебе — зачем? У тебя не будет власти. Зато у тебя будет семья. Настоящая семья. Тебе этого пока что не понять. Но поймешь. Поэтому я и велела тебе лечь со Звездным. Подумала: а вдруг? Но нет так нет. Если хочешь, лежи с Андрэ, у него многое, полезное для женщины, получается неплохо. Но запомни: я не хочу, чтобы ты привыкала к кому-либо из людей аршакуни. Не хочу и не позволю. И только ради того, чтобы так не случилось, я отнимаю у тебя твоих сопляков. Когда-нибудь ты поймешь и это. Когда встретишь там, в настоящей жизни, своего единственного. Когда выйдешь замуж…

Помолчала, словно прислушиваясь к чьему-то зову, долетевшему издалека. Улыбнулась незнакомой Яане улыбкой. Подула в смуглое юное лицо, настороженно-доверчиво глядящее снизу вверх, взъерошив ласковым дуновением пушистые прядки золотых нитей.

И вымолвила — тихо, с глубоко скрытой болью:

— За того, кто будет похож на твоих отцов. На первого из аршакуни… или хотя бы на того, чье имя ты носишь…

Встала.

Прошлась по шатру, подбирая разбросанную одежду.

Накинула безрукавку. Натянула шорты. Туго зашнуровала сандалии. Перестегнула плечо перевязью короткого заспинного меча. Пристегнула к плетеному поясу ножны с длинным немного изогнутым концом.

С каждым движением вновь становясь Старшей Сестрой.

— Мне нужно идти. А ты оставайся здесь. И спи!

Колющий свет в прищуре серых глаз.

Девушка роняет голову. Она не хочет спать. Но веки смыкаются помимо воли. Приказ четок, и ослушаться нельзя. Никто из людей аршакуни не решится на подобное. Никогда.

Мыслимое ли дело — не чтить Старшую Сестру?

Белоголовая воительница выходит в жар и сушь лагеря.

Подзывает стража.

— Она спит. Не впускать никого…

Криво усмехается.

— Кроме Андрэ. Если она захочет.

А утоптанная площадка перед шатром не пуста. Пятеро всадников, придерживая поводья, караулят группку угрюмых оборванцев, связанных одной на всех веревкой, от шеи к шее. Кони запаленно пыхтят, наездники покачиваются в седлах, и кожа их серее раннего рассвета, но белые зубы весело блестят меж обметанных темной коркой губ. Они довольны! И каждый, кто справедлив, признает, что есть причина, и редкий не позавидует удачникам!

Еще бы! Восемь голов подвальных людей пригнали они в лагерь. Восемь живых голов, снабженных широкими спинами, способными принимать тюки, и крепкими ногами, умеющими перемещать ношу. Редкая удача! Успех, выпадающий не всякому! В лагере не хватает рук, работы непочатый край: даже половина мест, указанных Звездным, пока еще не обследована, и многие из тех, что найдены, лежат далеко в трех, в пяти часах нелегкого пути по жаре, даже и в девяти, если дорога лежит через развалины…

Наездники похваляются молча. Добыча говорит сама за себя. Людям аршакуни не к лицу бахвальство. Друзья оценят и без слов, а врагов в лагере нет.

Нелегко обнаружить подвального. Стократ труднее изловить его, на ощупь знающего тайные тропинки подземных переходов. И горе тому, кто сунется под землю, если ловкий подвальный, ускользнув от аркана, предупредит ватагу. Их следует брать немедля, врасплох, но мало кому под силу подкрасться незаметно к обитателям подземелий: они не отползают далеко от своих нор, а слух их и обоняние изощрены тысячекратно в сравнении с обычными людьми. Хорошо еще, что многие из них подслеповаты!

Подвальные опаснее крыс, чьим мясом питаются. Из чьих шкурок шьют одежду, неснимаемую, пока не расползется по швам от грязи и пота. Чьи клыки превращают в страшные метательные иглы, густо смазанные ядом, добытым из протухших серых и бурых тушек. Поэтому люди аршакуни никогда раньше не связывались с обитающими под землей. Не было нужды. Вести обмен подвальные не научены, новостей не знают, на выползающие в степь окраины развалин не суются.

Нечего доселе было брать с бесполезных.

Теперь — есть: они сами.

Почему — они, если можно взять выкуп покорными лохами у тех, кто сидит в башнях? Это непонятно. Но пусть излишне любопытный пойдет и спросит у Старшей Сестры…

Среброволосая приблизилась, и всадники спешились, прекратив наконец заслуженное, но сверх меры затянувшееся выставление себя на завистливый показ.

Старшой дозора выдвинулся вперед, готовый дать отчет.

Ни к чему. Нужно ли знать — как? Главное, среди людей аршакуни нет убитых. И задетых отравленными иглами, что еще хуже быстрой смерти, тоже нет. Сломанная при падении ключица и пробитая камнем из пращи голова — пустяки. Зарастут…

Зато! Вот стоит восьмерка сильных и смелых мужчин, превыше всего ценящих свободу. Они невероятно грязны, они вшивы, повадки их отвратительны, но тем не менее они заслуживают уважения. Ибо в подвалы идет лишь тот, кому невыносимо рабство. Как нестерпимо оно людям аршакуни, не живущим в неволе…