Великий Сатанг

И все, по сути дела, из-за того, что я терпеть не могу скрипку. С самого детства надо мною ножом гильотины висело семейное проклятие, и никто из родни даже не думал усомниться в том, что Ака будет великим скрипачом. Как папа, как дядя Эли, как дедушка по маме и прадедушка по папе. Скрипка была моим проклятием, она преследовала меня во снах, плотоядно причмокивая и плюясь канифолью, и я просыпался в холодном поту, а великие родичи, виртуозы смычка, смотрели на меня со стены сурово, никак не одобряя маленького непослушного Аку…

Я хотел играть в шахматы, но мама поговорила с тренером, и он попросил меня больше не приходить в секцию, потому что не хочет работать с неперспективным; он врал и злился на самого себя и поэтому был груб со мной, маленьким заплаканным мальчиком в бархатных штанишках до колен. Спустя много лет мы встретились на улице, и я кинулся к нему, но старик отвел глаза, не узнавая, и торопливо посеменил прочь…

Я мечтал о математическом классе, но директриса лицея была маминой подружкой еще с консерватории, и на экзаменах мне поставили жирную, отвратительно синюю единицу, а Борька, остолоп и зануда, все до точки списавший у меня, совершенно неожиданно для себя получил «отлично» и был принят, правда, совсем ненадолго…

И девочкам путь в нашу квартиру был заказан, потому что все они вертихвостки, говорила мама, и думают только об одном, а еще из-за них нужно драться, они любят это, и им безразлично, что мои пальцы — чистое золото, почти как у прадедушки по папе, а уличные мальчишки, они как раз и любят ломать такие тонкие, музыкальные пальцы, потому что завидуют тем, кто когда-нибудь, в отличие от них, сорванцов и беспризорников, обязательно станет великим скрипачом…

Пройдет немало времени, пока мама простит мне эту скрипку, и я тоже не скоро прощу себя за то, что продал нежно-розовую сладкоголосую Амати в первом же космопорту. Но я убежал из дому, и это было совсем неплохое время: я дрался в кабачках, где прирабатывал гапером за харч и койку, я подсаживался на пляжах к отставным астрофизикам и предлагал сыграть партийку-другую в шахматишки, а потом прятался в доках от пляжной полиции, поскольку эти горластые деды никак не желали поверить, что пацан мог выиграть их курортную заначку по-честному. А в четырнадцать я поступил в два университета сразу, еще не предполагая, что через год брошу оба.

Мало кто из моих аспирантов, да и коллег знает, что академик Рубин получил университетский диплом уже к тридцатилетию, просто как подарок от доброго приятеля-ректора…

Мне жаль было тратить пять лет на занудную тягомотину, обязательную, как скрипка в детстве. Я хотел изучать математику, играть в шахматы, трахаться и менее всего предполагал, что когда-нибудь буду преподавать сам.

Я искал свою дорогу. На ощупь, не думая ни о престиже, ни о последователях. Придись мне тогда по душе стезя монтажника-высотника, я стал бы им. Но нравилось мне другое. И даже сам Теодор свет Иоганнович, неотразимейший наш Дуббо, как-то признал в узком кругу, что теперь три института заняты исключительно решением «студенческих проблемок» Рубина. Я, помнится, удивился: неужели всего три? Возможно, впрочем, что остальным мои проблемки пришлись просто не по зубам. Наверное я прикусил бы свой длинный язычок, если бы знал, что именно Теодор и возглавлял последовательно все три указанных института, после чего был переведен в администрацию Академии, как неспособный к научной работе…

Я легко загорался и еще легче охладевал. Единственной привязанностью к двадцати годам у меня была только скрипка, и частенько, размышляя под нежное пение струн, я искал и находил решения самых сложных, на первый взгляд попросту нерешаемых задач. И я не мог поверить, что это я — тот самый Ака, который продал свою Амати лохматому бомжу под космоангаром всего лишь за полбанки пива и твердую, как доска, но, правда, целую тараньку.

А потом… потом появился боэций, и это было, как выяснилось, навсегда. Я впервые увлекся по-настоящему, а ОИЭ был накручен на меня, как нитка на катушку, со всеми своими присутствиями, лабораториями и отделами. Разумеется, наматывали нитки строго с двух сторон и безукоризненно равномерно. Еще бы! Проблема боэция — полная паритетность, за исключением права вывоза (смотри пункт 1-й Порт-Робеспьерской декларации). Боэций — это возможность рождения принципиально новых технологий. Это, если угодно, ключ к всемогуществу…

Вот почему для меня были созданы все условия: теннис, рыбалка, спарринг-партнеры по боксу, премилые лаборантки, заранее согласные на все, — и никакой канцелярщины. Для оформления результатов существовала дирекция. И она, не стану отрицать, оправдывала свое наличие: отчеты переплетались в тончайший сафьян, снабжались великолепными заставками, тиснением, виньетками, миниатюрами и орнаментами в мавританском стиле.