Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII

Только сейчас Шервард по-настоящему понял, насколько усложнилась жизнь его родных в последнее время. То, что он проделал пока что единожды, было их повседневностью — обстирывать и обмывать старика, который не всегда мог дождаться, когда его отнесут в нужник. А ещё чаще он не замечал, что мочится под себя. Да, такое нелегко было выдержать и более уравновешенному, чем Тробб, человеку. И всё же юноша был полон решимости скрасить для отца всё то время, что ему ещё было отпущено в этом мире.

Тот же, конечно, очень страдал, чувствуя себя обузой. Вот и сейчас он глядел на сына со стыдом и болью.

— Вот ведь как оно вышло-то, сынок… — пряча глаза, пробормотал он. — Измучил я всех, старый… Даже помереть ловко не сумел…

— Ничего, отец, не бери в голову! — Шервард примостился рядышком и ободряюще улыбнулся старику. — Твоей вины в этом нет. Не нам решать — как помирать.

— Да, — вздохнул отец. — За что-то осерчал на нас Хозяин, видать… Жили — не тужили, а тут вдруг одно на одно… Сперва Лойя, затем вот я…

— Не за что Хозяину на нас серчать, отец, — меланхолично мотнул головой Шервард. — Ни в чём мы не провинились перед ним. Просто так оно бывает. Дурак, поди, костяшки мечет, не глядя. Куда попадёт, туда и попадёт. Вот и попало по нам…

— Это всё из-за Тробба, — вдруг произнёс отец. — Это он богов погневил, особенно Воина. Где это видано — наруч, уже даденый, от себя отбросить!.. Как он решил из дружины уйти — так и пошло-поехало…

— Не всем же быть воинами, — возразил Шервард. — Сам Хозяин ведь тоже не воин. Кому-то нужно и дом держать. Кабы Тробб вместе со мной ушёл — вы, поди, зимой этой совсем пропали бы.

— Да уж… — горько вздохнул старик, видимо, то ли боясь высказать то, что у него было на душе, то ли смущаясь оттого, что он жалуется на собственного сына.

— Разве нет? — нахмурился Шервард.

— Он сильно переживает из-за своего решения… — уклончиво ответил отец. — Казнит себя, считает трусом. И думает, что мы тоже считаем его трусом…

— Он стал много пить?

— Ну он всегда любил пригубить, сам знаешь… А после твоего отъезда стал иной раз напиваться так, что после не мог и на лов выйти… Казнит он себя, — тяжко вздохнул отец.

— Руку на вас поднимал? — жёстко спросил Шервард, невольно стискивая кулак.

— Лийзу пару раз приголубил… — помолчав, ответил старик. — Ну тут он — хозяин, он в своём праве… На Генейру, когда та заступаться бросилась, замахнулся было, да руку удержал. Он её любит больше всего, сам знаешь.

— А тебя?

— Меня не трогал, — выдавил из себя Стокьян, но по лицу Шервард понял, что тот лжёт. — Тробб вспыльчив, но на отца руку не подымет.

Злость окатила юношу ушатом кипятка. Захотелось вскочить и броситься в сарай, вытащить Тробба за шкирку прямо в грязные лужи двора, а затем бить, пока вода в этих лужах не станет красной.

— Не надо, сын! — взмолился старик, прочитав всё это в лице Шерварда. — Не надо. Ну дал он мне затрещину раз или два. Его тоже можно понять — со мной теперь трудно. Я стал обузой для всех, а для него — в особенности. Твой брат — как раненый кабан, злость легко застит ему глаза. Он не виноват в своём характере. И он сдерживает себя, когда это возможно. Ежели не сильно пьян. И после он слёзно просил прощения…

Шервард сейчас как раз очень жалел, что ему не хватало вспыльчивости старшего брата. Его ярость вскипела, но тут же осела под мольбами отца. И момент был потерян. Но ненависть, какую он в данный момент испытывал к Троббу, не исчезла. Он решил, что обязательно поговорит с братом так, чтобы тот хорошенько усвоил этот разговор. Однако, похоже, не теперь…

— Когда расслабило отца, — речь Стокьяна была всё такой же замедленной и немного невнятной, а по щекам текли старческие слёзы. — Я, глядя на него, думал — охрани меня Отец и Мать от такого. Я глядел, как он прудил под себя, улыбаясь при этом, словно малое дитё, и гадал — о чём он думает? Желает ли смерти? Мне казалось, что я на его месте молил бы всех богов и прибожков лишь об одном, ведь каждый такой день должен был быть мучением… И вот я на его месте, хотя и не выжил из ума пока что… И знаешь, что самое подлое, сын? Я боюсь умирать. Я хочу жить, хоть и мучаюсь каждый день своего существования. Мучаюсь, но при этом тайком благодарю Великую Мать каждое утро, за то что дозволила отворить глаза. Я понимаю, что мне было бы лучше умереть, да и всем было бы лучше, если бы я умер, но… Почему-то даже теперь мне хочется жить…

— И хвала богам, отец! — осипшим голосом проговорил Шервард, положив ладонь на иссохшую руку старика. — Живи сколько хочешь! Столько, насколько будет воля Отца и Матери. Даже если больше не встанешь на ноги — ничего. Хвала богам — у тебя есть, кому о тебе позаботиться! Сейчас станет потеплее — будем тебя на солнышко выводить. Зима закончилась — и Шут с ней! Всё будет хорошо!

— Ты скоро уедешь?.. — продолжая тихо плакать, спросил отец.