Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII

А беспорядки действительно всё усиливались, как и предсказывал Логанд. И действительно создавалось впечатление, что их кто-то координировал. Когда отряд в три десятка хорошо вооружённых стражников бросался, к примеру, на улицу Менял, откуда приходила весть о погромах, то, добравшись до места, наблюдал лишь ошарашенных торговцев, со скорбными лицами поправляющих перекошенные, сбитые с петель двери своих лавок, а между тем в нескольких кварталах отсюда, близь Площади Невест или ещё в каком-то месте, из ниоткуда вновь возникала беснующаяся толпа.

Однако при этом бунтовщики вроде бы пока не переступали известных границ — они громили лавки, но лишь для того, чтобы их разграбить, и никогда не поджигали их; они иной раз устраивали потасовки с буржуа или дворянами, подворачивающимися под горячую руку, но до смертоубийства пока не доходило. В конце концов, они драли глотки, требуя хлеба и дров, но при этом покамест воздерживались от антигосударственных лозунгов.

А ещё они не вступали в стычки с городской стражей. По устоявшимся веками порядкам даже самые отъявленные городские банды не спешили объявлять войну официальным властям в лице кидуанской гвардии, осознавая, что это чревато серьёзными последствиями. Это был своеобразный негласный договор — власть словно бы признавала право на существование теневой Кидуи, но взамен предполагалось, что банды не переступят некую незримую черту, не посягнут на основы существования государства.

Но в последние день-два что-то явно изменилось. Недовольных становилось больше — к бунтовщикам каждый день присоединялись всё новые сторонники, видя, что ответы на бесчинства вовсе не такие жёсткие, как должны были бы. И эти возросшие скопища уже не спешили разбегаться при виде стражи, особенно если отряды были невелики. Кое-где гвардейцам стали давать отпор — покуда не слишком решительный, хвала богам, потому что многосотенная толпа безо всякого труда могла бы смять и размазать отряд даже в два-три десятка человек.

Бунтовщики давали отпор, но это были лишь оборонительные действия. Однако затем начались и нападения на патрули. Этой ночью только на участке, контролируемом кордегардией, к которой был приписан Линд, таких нападений было два. Пожалуй, можно было найти менее грозное слово, чем «нападение», поскольку пока ещё всё ограничивалось камнями и палками, брошенными из темноты проулков, но и это потрясало.

И вот в кордегардию вернулся отряд сержанта Герро. Вернулся из дневного дозора. И оказалось, что путь им перерезала толпа молодчиков человек в сто — сто пятьдесят. Они не дали гвардейцам пройти намеченным маршрутом, а когда вспыльчивый Герро попытался пробиться силой — на них вновь обрушился град булыжников. Более того — один из рядовых божился, что видел, как мимо них просвистела стрела.

В последнее обстоятельство мало кто из стражников поверил, да и Логанд отнёсся к клятвам подчинённого скептически — мол, у страха глаза велики. Однако в этом недоверии, похоже, была изрядная доля слепого отрицания — никому не хотелось даже представить, что толпа действительно могла схватиться за оружие, а точнее — направить это оружие против представителей власти.

И всё же невозможно было долго отмахиваться от очевидного — то, что происходило в городе, уже трудно было назвать просто беспорядками. Это был самый настоящий бунт, а в недолгую оставшуюся историю умирающей империи он войдёт под названием Белой Смуты.

Глава 23. Неожиданные союзники

К тринадцатому дню месяца примиона24 стало ясно, что ситуация в городе полностью вышла из-под контроля. Это наконец повлекло достаточно внятные действия магистрата, куда, очевидно, ранее прилетел мощный нагоняй из императорского дворца. Видимо, его величество наконец понял, что проблема сама не рассосётся, и что его попытки погасить выступления всё новыми уступками (в частности, был введён указ о запрете повышения стоимости дров выше указанного уровня) ни к чему хорошему не приведут.

К этому времени столица находилась, по сути, на осадном положении. На улицах были усиленные патрули, причём к городской страже присоединились и спешно подтянутые легионы. Пролилась первая кровь — при разгоне толпы и гвардия, и военные получили приказ действовать с показательной жёсткостью. Было казнено не меньше полусотни человек, среди которых почти не было зачинщиков, а были лишь наспех схваченные и наспех осуждённые простолюдины. Всё это делалось для острастки. Император Гриварон, испробовав пряник, теперь решил взяться за кнут.

Однако, вопреки надеждам Линда, который уже сотню раз проклял тот миг, когда вздумал податься в городскую стражу, всё это не остужало, а лишь накаляло страсти. Теперь мелкие отряды и патрули гвардейцев встречали не камнями и глыбами мёрзлой земли, а стрелами и болтами. В подразделении, которым командовал сам Линд, уже был раненый — стрела пробила бедняге бедро, и он чудом не истёк кровью.