Великий Сибирский Ледяной поход

Во второй период нашего похода, то есть на пространстве Красноярск – Иркутск, главнокомандующим мы считали уже генерала Каппеля, который был назначен на место генерала Сахарова 11 декабря 1919 года. Генерала Каппеля я лично не знал и не видел, но имя его среди войск было в ореоле славы, как бесстрашного и доброго рыцаря-полководца. Генерал Каппель, как говорили, точно простой солдат, делил с армией все лишения и невзгоды, не покидая ее ни при каких обстоятельствах. Поэтому каждый участник Сибирского похода с гордостью называет себя каппелевцем, как и вся армия присвоила себе наименование Каппелевской.

Говорят, что генерал Каппель во время обхода Красноярска с севера по реке Кан, где части, которыми он лично руководил, протаптывали себе дорогу по занесенному снегом льду в свирепый сибирский мороз, отморозил себе ноги и схватил воспаление легких. На ногах началась гангрена, и где-то в глухой сибирской деревушке доктор простым ножом без всякой анестезии ампутировал ему пятки и пальцы ног. Совершенно больному генералу Каппелю предлагали лечь в госпиталь чешского эшелона, но он наотрез отказался, сказав: «Ежедневно умирают сотни бойцов, и, если мне суждено умереть, я умру среди них».

Каппель умер 26 января 1920 года недалеко от Иркутска, на разъезде Утай. Тело его было перевезено в санях через Байкал и похоронено сначала в Чите, а потом, с потерей Забайкалья, было взято в Харбин и погребено в ограде Иверского храма, который, насколько я помню, назывался также и военным. Накануне своей смерти, то есть 25 января, Каппель отдал приказ о назначении генерала Войцеховского главнокомандующим Сибирской армией.

* * *

Сказать что-нибудь о новом главнокомандующем мне трудно, так как сведений о нем у меня почти никаких нет, кроме слухов и солдатского вестника, хотя я и видел его не один раз. Одного того, что он по личному выбору генерала Каппеля являлся его заместителем, было вполне достаточно для его авторитета в армии. Упрочившийся «земский» порядок в Сибирской Народной армии, какой усвоили каппелевцы, при генерале Войцеховском не изменился, и это вызвало к нему симпатию и уважение войск. Он так же, как и его предшественник, отлично понимал, что этот сам собой установившийся уклад вызван естественными обстоятельствами народной борьбы против узурпаторов государственной власти, что особенно ярко выразилось в Сибири и на Урале, где восстания начались с низов, по собственной инициативе населения. Пятьдесят процентов армии составляли крестьяне и рабочие, не бывшие раньше воинскими чинами, но связанные невзгодами трудной походной жизни в одну дружную и крепкую семью, которая стремилась к одной определенной цели: если не победить, то и не покориться.

Вот что представляла из себя Сибирская армия к этому времени. Уклад жизни воинских частей был весьма своеобразный: сознательная дисциплина при исполнении служебных обязанностей и приятельское отношение вне службы. Нижние чины называли своих начальников не по чину, а по должности: господин ротный, или господин командир, или просто господин начальник… Более пожилые иногда обращались по имени и отчеству.

Вестовых или денщиков для личных услуг офицерам не полагалось, но солдаты сами по доброй воле прикомандировывались к офицерам по их личному почину. Так, у меня был до беззаветности преданный мне Ефим Осетров. В строю на положении простых бойцов было также немало и офицеров, иногда даже чином выше командира роты, в которой они находились. Питались все из общего котла. По квартирам размещались без офицерских привилегий, за исключением высшего командования и генералитета.

О форме будущего правления в России разговоров никогда не было. У всех была только одна цель – освободиться от большевиков.

При генерале Войцеховском все осталось по-прежнему, без перемен. Так под его водительством мы дошли до Читы.

* * *

Здесь я позволю себе вернуться к своему вестовому Ефиму Осетрову, который, будучи не единственным, может служить хорошим примером в подтверждение высказанных мыслей о взаимоотношениях в Сибирской армии.

Ефиму было не более 18 лет, когда он был взят как подводчик из деревни Томской губернии. Он давно мог бы вернуться обратно, так как подводы брались только от деревни до деревни, но Ефим не уходил, хотя его никто и не задерживал. По возрасту он еще не мог быть на военной службе, но, пристав к отступающим, пошел с нами, неизвестно куда и зачем. В подводчиках с ним был его отец, мужик лет пятидесяти, который не пожелал оставить своего неразумного малыша, как он выражался, и следовал за ним, то есть с нашим отрядом. Оба они сделали весь поход, добросовестно исполняя все солдатские обязанности, ни разу не высказав ни сожаления, ни раскаяния.

На вопрос: «Почему ты не остался дома?» – Ефим отвечал: «А пошто? Вы же идете!.. Так и я пошел». – «То мы… Нам оставаться нельзя». – «Все едино, – заявлял он, – они бы меня погнали. Только у них, вишь, не так гоже. Мы наслышаны малость. Мне ваш порядок вакурат по нраву»…