Великий Сибирский Ледяной поход

Вслед за частями 3-й армии двигалась Уфимская группа, которая 11 февраля вышла из Лиственичного утром и к вечеру достигла Голо-устного. После краткого шестичасового ночлега группа выступила в ночь на 12 февраля на Мысовск и к вечеру без особых приключений достигла этого пункта. В этот день на Байкале дул сильный ветер и идти было труднее – часто сани заносило в сторону.

Группа генерала Вержбицкого выступила из Лиственичного утром 12 февраля, из Голоустного ночью 12–13 февраля и днем 13-го прибыла в Мысовск. Генерал Вержбицкий оставил для прикрытия со стороны Иркутска арьергард в составе двух дивизий – Воткинской и Добровольческой[145]. Добровольческая дивизия должна была удерживать Лиственичное до утра 13 февраля. Дивизия выставила в сторону Иркутска заставу с большим количеством пулеметов (около 10) под командой поручика Нагурского. В дивизии не все части оказались надежными. Инженерным дивизионом командовал капитан Синев, но за его спиной работал его заместитель капитан Гастиан, оказавшийся предателем. Во время стоянки под Иркутском на ст. Иннокентиевская капитан Гастиан подговорил некоторых чинов дивизиона остаться у красных, и свой замысел он скрытно и ловко выполнил, воспользовавшись частыми отлучками командира дивизиона капитана Синева, уходившего в штаб дивизии. От двух офицеров – прапорщика Семененко и сильно болевшего поручика Грибули – честных и верных своему долгу офицеров, Гастиан свои планы скрывал. Этим двум офицерам удалось в последнюю минуту, с большими трудностями, выскочить из западни и догнать свою уходившую после всех дивизию.

Приключения энергичного прапорщика Семененко, заболевшего вскоре тифом, чрезвычайно интересны, но сообщить их в краткой форме невозможно – они составляют целое повествование.

Застава добровольческой дивизии, выставленная в 7—10 верстах по дороге на Иркутск, ждала возможного появления красных. Но рота мадьяр, видимо единственная вполне надежная для красных часть, обошла заставу по горам и неожиданно напала с тыла. Часть заставы с поручиком Нагурским прорвалась к своим. Остальные с несколькими пулеметами попали в руки мадьяр и, по всей вероятности, были перебиты. Мадьяры, может быть, и не были сторонниками большевиков, но отличались большой жестокостью и за это пользовались доверием у красных.

Прапорщик Семененко, догнав с больным поручиком Грибулей дивизию, достиг села Лиственичного и устроился на ночлег. Среди ночи дивизия была поднята тревогой. Раздались команды «в ружье», и все подготовились к встрече врага. Красные не появлялись – не хотели вступать в бой с более многочисленным противником или пошли в обход. Село Лиственичное растянулось вдоль берега Байкала на 5–6 верст и было пересечено несколькими оврагами. По оврагам в село спускались с гор дороги. Обороняться в селе, при невозможности определить, откуда появится противник, было трудно. Начальник дивизии генерал Крамаренко[146]приказал спускаться на лед и двигаться на Голоустное. Дивизия дошла до Голоустного к вечеру 13 февраля, остановилась на большой привал и ночью выступила на Мысовск, куда прибыла в полдень 14 февраля.

В Голоустном оставалась Воткинская дивизия, выставившая охранение на Лиственичное и на север. Были получены сведения, что конный отряд партизан под командой Каландарашвили (более известен как «Карандашвили») должен был обойти с севера через деревню Тарбеево (30 верст от Голоустного) район нашего перехода через Байкал и преградить нам путь. Со стороны Лиственичного красные не показывались. С севера появились красные партизаны, но описания встречи с ними противоречивы.

Начальник Воткинской дивизии полковник фон Вах в своем докладе о переходе через Байкал сообщает о бое добровольцев у Голоустного и об атаке красного разъезда Воткинским конным дивизионом. Разъезд был изрублен, и только начальник разъезда – бывший юнкер Иркутского военного училища – был взят в плен. Он дал сведения о действиях красного гарнизона Иркутска. При отходе Воткинского конного дивизиона из деревни шальной пулей был тяжело ранен в живот прапорщик Худяков. Он был оставлен в избе ввиду сильного мороза, который не позволял спасти его при продолжительном переходе через Байкал. Один из офицеров дивизии посвятил ему стихотворение. Последние строки его говорят:

…Раной смертельною
Измучен он был и не мог он вздохнуть.
В жару он метался… и труп свой страдальческий
По смерти Байкалу в бреду завещал.
И память о нем и о жизни скитальческой
Байкал нам – свободным – хранить обещал.