«Жена не знает, где я и что со мной. Но, видно, не кончились мои испытания… О ней я слышал, что она выехала в Петроград. А теперь мой план таков: ехать во Владивосток, а там дать знать жене, где я, и при первой возможности ехать самому дальше или ждать семью во Владивостоке. Когда я их увижу?» И снова умолк, и снова тоскливый взгляд, устремленный в туманную даль, говорил нам о том, что душа его и мысли были далеки, далеки. Что думал он? Что чувствовал в эти минуты этот одинокий старик? И я задумалась, задавая себе вопрос, вернемся ли мы в старое гнездышко, где провели столько счастливых дней, или под напором большевистских банд мы поедем в неведомый край? Мысли вихрем проносились в голове. Моментами казалось, что мы медленно едем и не успеем уехать от большевиков, но когда задумаемся, когда мысли одна за другой унесут нас в иной далекий мир, то мы и не замечаем, как уменьшается расстояние между нами и Ново-Николаевском. Около города шумно. Картина та же, какую мы видели во время нашей дороги. Только теперь и мы тянемся в этой черной бесконечной змейке.
Было уже поздно, когда нас встретил Ново-Николаевск своими темными улицами. Ехать уже было невозможно, устали лошади. Князь предложил заехать в железнодорожную милицию, его все знали, и там переночевать. Малиневский думал с утра отправиться в город искать комнату для жены, сына и матери, так как везти сына в тридцатиградусный мороз он не решался. Тем более, что неизвестно было, как долго придется ехать. Приехали прямо в милицию. Нам уступили небольшую комнату, где мы все расположились на полу, подостлав под себя шубы, и закрылись одеялами. Я моментально заснула, успокоенная настроением милиционеров, уверявших нас, что Ново-Николаевск не будет отдан большевикам, так как есть приказ о наступлении. Никто из нас и не подумал о том, что если армия бежит, а большевики триумфальным маршем идут от Омска без боя, то какое же может быть наступление. Эти слова успокоили нас, усталых, и нам казалось, что дальше Ново-Николаевска не поедем. Но пробуждение отрезвило нас.
14 декабря. Я открыла глаза и с любопытством смотрела вокруг. Мне здесь все нравилось: и эти грязные окна, и заплеванный пол, на котором мы все «вповалку» спали, и то, что места здесь больше, чем в вагоне, где-то на верхней полке. Думали пробыть в Ново-Николаевске целый день, а если будут утешительные сведения, то и два дня. Я собиралась пойти к одному нашему старому знакомому адвокату, от него узнать подробно о настроении в городе и вообще посоветоваться, что делать.
Муж уехал в город, хотел привезти Чесика и поискать сена для лошадей. Он уехал, а с обеда началась суета и тревога в городе. Разнесся слух, что большевики подходят к Ново-Николаевску. Я так никуда и не пошла. Ходила и прислушивалась к тому, что вокруг говорилось. А слухи были самые разнообразные, одни говорили, что большевики еще далеко, другие, что уже в 8—10 верстах. Наконец, князь объявил нам, что звонил к начальнику штаба, спрашивая его о положении на фронте. Начальник штаба ответил, что сегодня же, не медля ни минуты, мы должны уехать, так как в Ново-Николаевске подготовляется местное восстание, а большевистская регулярная армия подходит к Краснощекову, то есть находится в 8 верстах от города. Беспокойство овладело мной и князем. Муж еще не вернулся, Малиневских тоже не было, они уехали с вещами на найденную сегодня утром квартиру. Уже вечерело, когда вернулся муж и Чесик, рассказывая нам, что в городе уже неспокойно. Начинаются разгромы магазинов. Мы кормили наскоро лошадей, ожидая с нетерпением Малиневских, чтобы вместе ехать.
Ночь наступила бесшумно, в далеком небе зажигались звезды, переливаясь темно-лиловыми огоньками; казалось, что там, в вышине, тихо и спокойно.
Милиция помещалась около самых железнодорожных путей. Станция была вся освещена электричеством, что творилось там, мы не видели, так как нас отделял от железнодорожных путей большой цейхгауз. Слышали стук колес поездов, свистки паровоза, какие-то крики, громкие разговоры, в которых можно было уловить страх, беспокойство и приготовления к скорому отъезду. Чесик, князь, муж, милиционер Федор, все суетились около лошадей. Запрягали, укладывали последние вещи. Я не могла сидеть одна в полутемной комнате, меня пугали эти грязные стены, внушавшие мне теперь отвращение, страх. Я вышла на улицу и услышала выстрелы где-то далеко, а потом несколько совсем близко. Через минуту раздался оглушительный взрыв и стекла задрожали в окнах. Я невольно вскрикнула. «Склады на станции взорвали», – спокойным голосом проговорил проходивший мимо солдат. Не успели мы придти в себя, как услышали пронзительный крик женщины, бежавшей из полосы, освещенной электричеством, в темную улицу, а за ней бежал мужчина.