Великий Сталин

Надеюсь, читателю уже стало понятно, почему у автора нет желания проводить – по примеру многих других «исследователей» – собственное скрупулёзное расследование того – что, когда и как происходило на даче Сталина? Мне пришлось за время работы над этой книгой перечитать по необходимости столько лжи, что без большой нужды перегружать себя и читателя её разбором у меня, право, охоты нет! Как нет охоты и пытаться устанавливать то, кто конкретно из свидетелей и участников событий той ночи лжёт «как свидетель», а кто – как негодяй.

О той ночи нам достоверно известно одно: что она была последней сознательной ночью в жизни Сталина и предвещала ему уже скорую смерть! Причём от рук кого угодно, но только – не Берии.

Но ещё об одной лжи мне рассказать придётся…

Вначале я сознательно не хотел при работе над своей книгой о Сталине обращаться к книге Сергея Хрущёва о его отце, Никите Хрущёве. Я отношусь к сыну Хрущёва с брезгливостью уже потому, что он покинул Россию. А знакомство с его книгой уважения к её автору не вернуло, зато ещё более усугубило чувство неприязни и отвержения.

«Яблоко», увы, упало от «яблони» недалеко.

Книга Хрущёва-младшего лжива на манер книг Волкогонова, Авторханова, Радзинского – то есть она лжива почти постранично, лжива даже тогда, когда автор пишет о том, что имело место в действительности.

При этом она неплохо разоблачает как героя книги, так и её автора. Показательный пример насчёт этого я приведу в последней главе собственной книге, а сейчас обращусь к тому месту воспоминаний Сергея Хрущёва, где он пишет о смерти Сталина.

Хрущёву-сыну в 1953 году было 18 лет, и он пишет вот что:

«…Последний раз отец ждал сталинского звонка в начале марта 1953 года, в воскресенье, первого числа. Накануне, вернее в то утро, он вернулся домой на дачу часов в пять (Откуда это сыну известно? Он что – отцу в раннее воскресное мартовское утро дверь открывал, что ли? – С.К.), как обычно, когда ужинал у Сталина. Отец не сомневался, Сталин не выдержит одиночества выходного дня, затребует к себе (н-да! – С.К.) Обедать отец не стал, пошёл пройтись, наказав, если позвонят оттуда, его немедленно поднять.

Такое распоряжение он сделал для проформы, все прекрасно знали, что надо делать в этом случае…»

Но позвольте – ведь Хрущёва вызвали к Сталину почти сразу после того, как он с «ближней дачи» уехал? Так когда же он «не стал обедать» и «прогуливался»? И какие он имел основания ждать нового «приглашения на гулянку», когда был прекрасно осведомлён о завтрашнем непростом заседании Президиума ЦК, перед которым Сталин в любом случае не стал бы «собирать стол» – надо было отдохнуть и подготовиться к завтрашнему дню?

Но это не так уж важно, а важно свидетельство сына о том, что отцу после возвращения от Сталина и кусок в рот не лез, и на месте ему не сиделось, и звонка он ждал так нетерпеливо, что даже напомнил о том, что все и так знали…

Это ведь типичное поведение отравителя или соучастника отравления, ожидающего: вышло или не вышло?

Читаем далее:

«Звонка отец так и не дождался. Стало смеркаться, он перекусил в одиночестве и засел за бумаги. Уже совсем вечером позвонил Маленков, сказал, что со Сталиным что-то случилось. Не мешкая, отец уехал..».

Так что – прав был всё же охранник Егоров, и Сталину стало плохо не в ночь с 28 февраля на 1 марта, а в ночь с 1 на 2 марта? По Сергею Хрущёву выходит так, хотя на деле было всё же не так. Однако и это здесь не суть важно! Читаем далее:

«…Некоторое удивление вызвало скорое возвращение отца, он отсутствовал часа полтора-два… Молча поднялся в спальню и вновь углубился в свои бумаги (?! – С.К.).

Вторично он уехал почти к ночи и вернулся под утро. И только на следующий день он рассказал, что Сталин болен, состояние очень тяжёлое, и они с Булганиным будут дежурить по ночам у постели больного…»