Великий Сталин

Во втором, дополненном, издании своей книги «Берия: лучший менеджер ХХ века» я рассмотрел тему репрессий – особенно в «низах» более подробно, а здесь просто сообщу, что политической реальностью второй половины 30-х годов в СССР было наличие внутри страны не только «верхушечной», но и «низовой» «пятой колонны», и репрессии 1937–1938 годов её сильно ослабили, хотя и не уничтожили до конца.

Эти «низовые» репрессии тоже зацепили часть невинных – что признавал впоследствии и Сталин. Но вина в том была не Сталина, да и зачастую не самих чекистов, в массе своей честно исполнявших свой долг. Основные издержки «низовых» репрессий объяснялись деятельностью сохранившихся и не разоблачённых троцкистов, антисоветчиков, объяснялись бытовыми наветами и прочим подобным, включая пакости пакостников из числа Ванек и Манек.

Что же до основного контингента репрессированных, то напомню, что во время войны на стороне Германии воевало или служило примерно 800 тысяч советских граждан (это – без «власовцев»). Если бы не репрессии 1937–1938 годов, их число составило бы, скорее всего, полтора-два миллиона. И победа России досталась бы тогда ещё более кровавой ценой, потому что надо было бы сломать более мощное сопротивление рейха и его прихвостней.

То есть репрессии 1937–1938 годов имели в немалой мере характер превентивной войны России против своих потенциальных предателей. А ведь даже нынешние «демократы» не осуждают послевоенные казни нацистских пособников из числа советских граждан.

Но, впрочем, не репрессиями же была отмечена эпоха Сталина в первую очередь! В первую очередь это была эпоха всестороннего развития России, эпоха её растущих мощи и величия.

Глава восемнадцатая Лучший друг трудового народа

В 1913 году, от которого давно «пляшет» вся статистика и который считается пиком достижений царской России, её жилой фонд составлял 180 миллионов квадратных метров. Реальной жилищной нормой в городах для рабочего люда была при этом норма карцера – полторы квадратные сажени или две кубические. Квартиру в Питере имело 28 процентов рабочих семей, комнату – 17 процентов, полкомнаты – 46. Ещё пять процентов «имели» «углы».

Итак, у почти половины рабочих семей в российской столице было по полкомнаты на всё про всё… Целуй, рожай, гуляй и помирай – всё в условиях «широчайшей гласности»…

Учись?

Э-э-э, вот этого – фи́га!

Пришёл Октябрь, прошла гражданская война. Наступило время «Жилищного передела» – квартирной реформы 1918–1922 годов. Шестьдесят четыре процента семей въехали в квартиры, сорок шесть – в комнаты. Но жилищный передел – это ещё не жилищное строительство. Оно было впереди.

Вначале – не ахти какое. За одиннадцать лет до первой пятилетки Россия «нэповская» построила 43 миллиона квадратных метров жилья. Россия же социалистическая за двенадцать лет после первой пятилетки построила втрое больше: 123 миллиона.

На карте новой России появилось 523 новых города и 495 новых городских посёлков.

И это были не просто новые населённые пункты. Каждый город и посёлок – это новый завод или фабрика, рудник или шахта.

А перед их постройкой надо было провести изыскания, сделать проекты, подготовить кадры. Свои кадры, потому что зависеть от иностранных специалистов уважающая себя страна не может.

Правда, не все иностранцы приезжали в СССР в то время только за высоким заработком. Приезжали и за новыми идеями, или – ссобственными новыми идеями. Так, выдающийся архитектор XX века французский конструктивист Ле Корбюзье именно в Москве в 1934 году реализовал свой первый крупный и блестящий строительно-архитектурный замысел, поставив у станции метро «Кировская» здание Центросоюза (ныне – здание Центрального статистического управления).

В обиход входило новое слово «реконструкция»…

Архимеду нужна была одна точка опоры, чтобы перевернуть мир. Реконструкция, то есть индустриализация, коллективизация и культурная революция, стала той точкой опоры, которая позволила Сталину и народу России в срок одной, по сути, пятилетки перевернуть Россию.

Причём перевернуть с ленивой головы на работящие ноги, после чего и голове лениться уже не пришлось!

Но могло ли здесь быть всё гладко?

Что ж, на этот вопрос ответил сам Сталин на кремлёвском приёме в честь металлургов 26 декабря 1934 года: