Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Разумеется, военно-окружной суд не гарантировал справедливого и беспристрастного рассмотрения дела. Нельзя было сбрасывать со счетов стремление использовать военный суд для удовлетворения личных амбиций или садистских наклонностей. Военный юрист Р.Р. фон Раупах, человек отнюдь не радикальных и даже не либеральных взглядов, вспоминал председателя Митавского военного суда генерала Кошелева, чьей страстью было вынесение смертных приговоров. Рассказывали, что он предлагал назвать городское кладбище своим именем. Перед военным судом по обвинению в убийстве учителя гимназии предстали братья Иоссельсон. Однако во время разбирательства один из свидетелей, ученик гимназии, вдруг признался в совершении преступления. Имелись все основания поверить признанию, так как незадолго до смерти сам учитель жаловался, что этот гимназист угрожает ему убийством, требуя выставить хорошие оценки. Но сознавшийся гимназист был несовершеннолетним, и его нельзя было приговорить к смертной казни, что не устраивало председателя суда. «Совещание суда длилось не более 20 минут. Эта быстрота, свидетельствовавшая о заранее заготовленном решении, и усвоенная Кошелевым манера читать свои смертные приговоры, сразу позволили предугадать исход дела. Генерал снял свое пенсне, достал носовой платок, протер им стекла и мягким голосом стал читать. Перед заключительной фразой он сделал небольшую паузу и прочитал: «…признал виновными и приговорил к смертной казни через расстреляние». Во время расстрела старший был убит первым залпом, «младший же, раненный в нижнюю часть живота, упал и стал кричать, пока командовавший солдатами офицер не вложил ему дула револьвера в ухо и не застрелил» [209].

Приговор военно-окружного суда мог быть смягчен. Столыпин не был жесток, но далеко не всегда соглашался со смягчением приговора. Так, в феврале 1908 г. он направил негодующее послание великому князю Николаю Николаевичу, помощник которого заменил каторжными работами смертную казнь 19 преступникам, осужденным военно-окружным судом. Особенно возмутило премьер-министра смягчение наказания лицам, покушавшимся на городовых. «Исходу этих дел, – писал Столыпин, – я не могу не придать особого значения, опасаясь деморализующего влияния слабости репрессий именно в этих случаях на чинов полиции, нравственная поддержка коих при несении ими столь тяжелой службы является прямой обязанностью правительства» [210].

По официальным данным, с августа 1906 г. по апрель 1907 г. военно-полевые суды приговорили к смерти 683 человека. По подсчетам историков, в 1906 – 1907 гг. было казнено 1102 человека, а к 1909 г. их численность достигла 2694. Наивысшая цифра, приводимая в исторической литературе, – 5086 человек. За это же время, по правительственным данным, 5946 должностных лиц погибли от рук революционеров.

Столыпин решительно отвергал обвинения в проведении карательной политики. Он был глубоко оскорблен словами кадета Федора Родичева, выступавшего в III Государственной думе 17 ноября 1907 г. Родичев являлся одним из лучших ораторов кадетской фракции, за красноречие его называли «русским Мирабо». На заседании Думы он сказал следующее: «…В то время, когда русская власть находилась в борьбе с эксцессами революции, только одно средство видели, один палладиум в том, что г. Пуришкевич называет муравьевским воротником и что его потомки назовут, быть может, столыпинским галстуком… ( оглушительный и продолжительный шум; возгласы: довольно, довольно, долой, вон; звонок председателя. Председатель покидает свое место)» [211] .

Выступавший ранее Владимир Пуришкевич сказал: «А где убийцы, все ли они вздернуты и получили муравьевский галстук?», имея в виду графа М.Н. Муравьева, прозванного Вешателем за жестокое усмирение Польского восстания 1863 г. Из стенограммы видно, что выступления Родичева вызвали скандал. Когда-то в таком же оглушительном шуме и выкриках тонули речи Столыпина. Но это была не I или II, а III Государственная дума, где оппозиция не имела большинства, а правительство, наоборот, имело поддержку центра и правого крыла.