Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Абсолютно то же самое мог сказать и Богров. Легко представить, какие чувства вызывала быстрая смена впечатлений, когда он подготавливал анархистскую конференцию, потом обсуждал ее работу с жандармами, а еще позже обманывал полицию, скрывая написанные вместе с Сандомирским резолюции конференции. Все версии, где присутствует связь Богрова с полицией, страдают общим недостатком – он изображается трезвым и холодным прагматиком. Богров был начитанным студентом, побывал за границей, успешно участвовал в политических диспутах, производил впечатление взрослого и независимого человека, который должен был скрупулезно взвесить все последствия своего поступка. Но не надо забывать, что Богрову, впервые переступившему порог охранного отделения, было 19 лет. Жизнь он знал по книгам, да к тому же по книгам определенного содержания. Марксизм, которым он увлекся еще гимназистом, внушил ему, что нравственные принципы суть исторически переходящие категории. Из анархистской литературы он почерпнул тезис о ничем не ограниченной свободе воли отдельной личности. Он почти наверняка воспринимал свою двойную жизнь как рискованное, щекотавшее нервы приключение.

Секретные агенты обманывали полицию задолго до Богрова. Всякому, кто интересовался историей революционного движения, было известно дело Сергея Дегаева, завербованного инспектором секретной полиции подполковником Г.П. Судейкиным. Дегаев выдал Веру Фигнер и Исполком «Народной воли». Одно время секретный агент фактически руководил всем революционным подпольем. Когда связи Дегаева с полицией раскрылись, народовольцы потребовали головы Судейкина. 16 декабря 1883 г. подполковника заманили на квартиру Дегаева, где бывший агент вместе с двумя помощниками застрелил инспектора. Дегаев благополучно скрылся за границу. Правый либерал П.Б. Струве, начинавший вместе с Лениным и написавший манифест о создании РСДРП, заметил, что в начале XX в. в освободительное течение ворвалась свежая струя: «С этими новыми для русской «революции» пластами сплелось техническое использование охраны как метода страхования революционных ударов от «промахов»[455]. Ему вторил Изгоев: «Террористы сообразили, что путь совершения предположенных преступлений через лиц, находящихся в связи с тайной полицией, является одним из наиболее удобных, а по условиям времени иногда и единственно возможным… »[456] Это было сказано после киевского покушения, но не только по его поводу. Сейчас многим известно только дело Богрова, тогда как оно замыкало целую серию подобных дел. Вызвав неизмеримо меньший общественный резонанс, они все же содержали основные компоненты киевского преступления.

О некоторых из них Богров хорошо знал. В Париже он мог слышать о случае с полковником фон Коттеном, с ним ему вскоре предстояло познакомиться. В России полковник завербовал социал-демократа Мовшу Рипса. Осведомитель был снабжен деньгами, паспортом и отправлен за границу. В мае 1909 г. фон Коттен прибыл во Францию и потребовал от агента отчета. Стоило полковнику отвернуться во время встречи, как Рипс выпустил в него пять пуль из револьвера. К счастью для фон Коттена, его осведомитель был в таком взвинченном состоянии, что не смог толком прицелиться. На допросе Рипс заявил французскому следователю, что «он действительно хотел убить жандармского полковника, чтобы разоблачить недостойные приемы тайной русской полиции».

Драма, более всего схожая с киевскими событиями, разыгралась в декабре 1909 г. в Петербурге. Главным действующим лицом был Александр Алексеевич Петров, сын фельдшера из глухого вятского села. Если Богров ни в чем не нуждался, то Петров познал в детстве отчаянную нищету. В 12 лет он осиротел и должен был добывать пропитание для восьми братьев и сестер. Ему не довелось стать студентом университета, но жажда знаний его не оставляла. После долгих мытарств он сдал экзамен на народного учителя и вел занятия в сельской школе, одновременно занимаясь крестьянским трудом. Учитывая тяжелые условия его жизни, надо признать, что для Петрова приобщение к революционным идеям было более естественным, чем для Богрова. Сначала он познакомился с политическими ссыльными, а в 1902 г. примкнул к эсерам. Петров участвовал в серьезных акциях эсеров, например в экспроприациях, и неоднократно привлекался к судебной ответственности. До 1905 г. он дважды сидел в тюрьме и был амнистирован после манифеста 17 октября. В январе 1907 г. в Казани при взрыве подпольной динамитной мастерской он получил тяжелые увечья и вдобавок был приговорен военно-окружным судом к каторжным работам. Ему удалось бежать за границу, потом он вернулся в Россию. В феврале 1909 г. его арестовали вместе с группой эсеров и заключили в саратовскую тюрьму.