Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»

Курлов в мемуарах подчеркивал свое недоверие к Петрову. На самом деле все обстояло следующим образом. Расследование установило, что товарищ министра не собирался на конспиративную квартиру (здесь Зуева подвела память). Курлов требовал от директора неотступно следить за осведомителем, чтобы не допустить и тени провокации. Однако он кривил душой, когда утверждал в своих мемуарах, что разгадал замысел Петрова и решил его арестовать. В действительности товарищ министра целиком и полностью положился на полковника Карпова, который ручался за своего агента головой. Через полтора года Курлов точно так же передоверил все дело подполковнику Кулябко.

Сразу же после ареста Петров объявил, что по возвращении из-за границы он поддерживал тайную связь с бывшим начальником охранного отделения и даже признался ему в том, что революционеры разоблачили его как осведомителя. Герасимов якобы предложил устроить «пуф», т.е. фиктивное покушение на Карпова, чем достигались сразу две цели. Эсеры должны были убедиться в искреннем желании товарища реабилитировать себя, а руководители Министерства внутренних дел должны были понять, что конкурент Герасимова, проморгавший покушение на конспиративной квартире, не способен занимать ответственный пост. Как писал осведомитель, «Герасимов посоветовал мне пустить в дело самое малое количество гремучего студня, чтобы никакого вреда Карпову не последовало, и притом я должен был выждать, когда Карпов перейдет в другую комнату».

Но самые сенсационные показания Петров дал накануне суда, когда дело запахло виселицей. «Я все время думал, – объяснил он вице-директору Виссарионову, – что генерал Герасимов меня выручит из беды, как он и сам обещал. Однако оказалось, что меня он бросил на произвол судьбы»[464]. Согласно новым показаниям, Герасимов настаивал на убийстве своего соперника. Более того, он предлагал устроить настоящее покушение на Курлова. «Когда я ему заметил, – показывал Петров, – что убийство товарища министра в мои планы не входит, он меня остановил: «Да что же я ему повышение создавать буду «пуфом»?» Жандармский генерал ободрял своего агента: «Вот Плеве убит, а Сазонов жив», – и намекал на высокое покровительство: «Министр внутренних дел верит только ему одному».

Виссарионов срочно сообщил об этих показаниях министерскому руководству. Ведь речь шла о заговоре жандармского генерала против руководителей политической полиции. Вице-директор поверил Петрову, ибо, как он считал, человеку, который нынче или завтра кончит свои дни, не было никакого смысла лгать. Тем не менее власти ограничились неофициальным дознанием, но все окончилось безрезультатно. Материалы были представлены на рассмотрение Столыпину, а он распорядился спрятать их подальше. В 1917 г. по этому поводу между председателем Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства и бывшим вице-директором Департамента полиции состоялся следующий диалог:

«Председатель: Стало быть, указание человека, который на вас произвел впечатление искреннее и серьезное, не было проверено?

Виссарионов: Да.

Председатель: Зато человек, который показал, был судим военным судом и через несколько дней повешен?

Виссарионов: Да»[465].

Взрыв на Астраханской улице подтверждал возможность существования заговора среди высших чинов Министерства внутренних дел, нити коего можно было надежно спрятать под давлением начальства. Опасный свидетель в таком случае мгновенно отправлялся на виселицу. Однако эта история служит наглядным подтверждением того, с какой осторожностью следует относиться к сенсациям вроде полицейского заговора. В реальной жизни все обстояло не так, как в авантюрном романе. И если Столыпин прекратил дело, то вовсе не потому, что хотел спасти от возмездия своего ближайшего сотрудника, устраненного от разыскных операций вопреки его желанию. Негласное дознание установило, что Петров преследовал вполне определенные цели. Он неоднократно пытался встретиться с бывшим начальником охранного отделения и заманить его на конспиративную квартиру, где были заложены бомбы. Герасимов вполне резонно предполагал, что если бы замысел осведомителя удался, то и он сам, и все, кто рискнул бы спрятаться в соседней комнате, взлетели бы на воздух. Лично его эсеры ненавидели за то, что он был руководителем Азефа, а одновременная ликвидация почти всех руководителей розыска подняла бы пошатнувшийся престиж партии.

Между прочим, после свержения самодержавия эсеры пролили свет на странные показания своего товарища. «Могу предположить, – говорил Бурцев в 1917 г., – что Петров руководствовался при этом желанием хотя бы отчасти выполнить ту задачу, ради которой он приехал в Россию, – отомстить Герасимову».