Великий тайфун

Старик поспешил в тюрьму. Но он опоздал на три дня. Его не хотели ждать. Что значит для палачей благословение отца? Три дня тому назад, третьего числа, повесили его сына на тюремном дворе.

— Тогда скажите мне: где же мне искать его могилу? — не вытирая слез, которые текли по серебряным нитям его длинной бороды, спросил старик.

— На кладбище, — был ответ. — На еврейском кладбище.

Старик пошел на кладбище, — оно было совсем близко, рядом с тюрьмой.

Кладбищенский сторож по фамилии Загускин, с такой же седой бородой, встретил его.

— Хоронили здесь три дня тому назад человека, повешенного в тюрьме?

— Я догадываюсь, о ком вы спрашиваете, — сказал сторож. — Я подозревал, что человек этот не сам умер. Если жандармы приходят и говорят, что сегодня ночью надо приготовить могилу, а потом привозят на двуколке труп человека, то можно думать, что человек не сам умер. Теперь мне все понятно. Это ваш сын? Когда я рыл могилу, в тюрьму на такой же военной двуколке, на какой привезли тело вашего сына, везли человека, и он пел: «Вставай, поднимайся, рабочий народ…» Теперь мне все понятно… Пойдемте, я покажу вам могилу вашего сына.

Сторож повел старика по кладбищу, которое было расположено на косогоре, у дороги, между тюрьмой и православным кладбищем. Кое-где белыми пятнами лежал снег.

— Вот она, — сказал сторож, указав на небольшой глинистый холмик, в который была воткнута новая дощечка с надписью на еврейском языке.

Старик прочитал: «Здесь похоронен солдат».

— Мне не сказали, как его фамилия, — пояснил сторож, — сказали: «солдат», и я написал: «солдат». Что я. мог еще написать?

Рыдание заклокотало у старика в груди.

История Гриши Доколе потрясла Виктора.

В архиве штаба Владивостокской крепости Виктор обнаружил «дело» минера Кирилла Кудрявцева. Он вспомнил эту фамилию. Это был тот минер, который после восстания забежал на Голдобинский колокол (об этом рассказывал смотритель Поспеловских маяков Дубровин), а потом пришел к Виктору, и Виктор отправил его из города на паровозе.

В «деле» было несколько аккуратно Подшитых суровыми нитками документов.

У Виктора остановилось дыхание.

«19 февраля 1908 года, — читал он в документе, который носил название «Акт», — в стенах владивостокской тюрьмы… бывший рядовой владивостокского крепостного батальона Кирилл Семенов Кудрявцев… был приведен к виселице, где ему был прочтен приговор, после чего в 11 часов 40 минут пополуночи был передан в руки палача и снят с виселицы в 12 часов ночи…»

Перед казнью в камеру к Кудрявцеву приходил священник — в черной рясе, с серебряным крестом на груди. Неизвестно, какой разговор произошел у них. Может быть, взглянув на распятие, изображенное на кресте, Кудрявцев подумал:

«Христа распяли, меня будут вешать. Если бы и его повесили, то на кресте была бы изображена виселица с повешенным Христом. Это было бы совсем кстати».

Виктор мог только предполагать, что Кудрявцев так подумал.

Но ему стало точно известно, что, войдя в камеру, священник сказал:

— Сын мой, я пришел, чтобы напутствовать тебя к новой жизни…

— Мне этого не надо, — ответил Кудрявцев. — Исполните, батюшка, мою последнюю просьбу, пошлите вот эти письма. — Кудрявцев встал с кровати, на которой сидел, взял со столика два листика бумаги, исписанные карандашом, и протянул их священнику.

«Батюшка» взял письма.

Дальше к «делу» был пришит секретный рапорт священника Кропотова командиру Девятого Восточно-Сибирского стрелкового полка: