Великий тайфун

Костю слушали внимательно. В преданности Саковича революции никто не сомневался — с первого дня Февральской революции этот офицер-демократ пошел вместе с солдатами, — но, по-видимому, он переоценивал возможности обороны крепости, да и в вопросах международной политики был не очень сведущ.

— Кроме того, — продолжал Костя, — взгляните на карту нашего края. Нам известно, что пехотные японские войска сконцентрированы в Корее и в любой момент могут перейти границу. Японские войска стоят на Квантунском полуострове, в Маньчжурии. Им не трудно выйти на Забайкальскую дорогу и отрезать весь Дальний Восток, и мы будем сидеть в своей разоруженной крепости, как в мешке. Наконец, вы знаете, что все погреба и пороховые склады в крепости забиты взрывчатыми веществами. Все это сейчас находится в таком состоянии, что достаточно одного-двух снарядов, чтобы взлетел на воздух весь город. Есть и такое соображение: если мы начнем войну против Японии, то Япония займет Приморье уже не в порядке интервенции, а по законам войны… И вообще, товарищи, такие вопросы мы не можем решать самостоятельно.

— Надо менять политику, — злобно, как всегда, проворчал Новицкий. — Откажитесь от большевизации края — и тогда никто не будет на нас нападать и не надо будет обороняться.

Костя не ответил на это замечание, а сказал:

— Я предлагаю о приходе японского крейсера довести до сведения Совнаркома. Совнарком по дипломатической линии примет меры, какие он сочтет нужным. Японскому же консулу мы пошлем свой протест.

* * *

Кикучи взял в руки переданный ему секретарем протест Совета и, быстро прочитав его, велел перевести на японский язык.

Когда протест был переведен, Кикучи распорядился один экземпляр перевода послать с дипломатической почтой в Токио, а другой отвезти адмиралу на «Ивами». Он приказал секретарю также немедленно протелеграфировать текст протеста министру иностранных дел Японии, виконту Мотоно.

Когда все это было сделано, Кикучи сел в кресло и закурил сигарету. Дым сначала тонкими, а потом широкими сизыми лентами поплыл по кабинету, где каждая вещь была пропитана запахами Японии.

Над Приморьем распростер свои крылья «Черный дракон».

«ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО» КОНСТАНТИН СУХАНОВ

В конце Ботанической улицы, высоко на горе, над Народным домом, стоял двухэтажный дом (он и теперь стоит) под номером шестьдесят три. Низ у него каменный, примыкающий задней стеной к скале, верх деревянный. К верхнему этажу пристроен балкон, обшитый досками, — получилась терраска с окном и лестницей сбоку.

Фасадом своим дом смотрит на бухту и хорошо виден с нее.

Дом этот и облюбовал Александр Федорович Солис под свою квартиру и под типографию газеты «Красное знамя». Прошлой осенью семья Солисов переехала с хутора Григория Суханова в город и разместилась во втором этаже дома. В комнате, окна которой слева от террасы, поселился Костя с женой.

Две комнаты в задней половине своей квартиры и весь низ Александр Федорович сдал редакции газеты. В редакционной комнате стояли канцелярские столы — для редакторов, сотрудников, для корректора (должность эту исполняла жена Кости, Александра).

Низ дома занимала типография: наборное и машинное отделения, где стояли плоскопечатная машина, «бостонка», пресс-ножницы для резки бумаги, стол для верстки газеты. Словом, это была настоящая типография, которая после разрыва большевиков с меньшевиками на сентябрьской конференции в Никольск-Уссурийском стала собственностью большевиков. Александр Федорович, до мозга костей беспартийный человек, окончательно стал «соучастником» большевиков, все более и более удивляя знавших его благонамеренных граждан города своим «странным поведением».

Александр Федорович, по русскому обычаю, справил новоселье, но недолго пришлось Косте жить в этом доме. Однажды — это было уже после Октябрьской революции — он возвращался домой из Совета (как всегда, поздно ночью), и, когда уже входил в калитку, из темноты раздался выстрел, пуля провизжала у него над головой. Он взбежал по лестнице и застучал в окно своей комнаты, где еще горел свет. Александра, услыхав выстрел, сильный стук в окно и голос мужа: «Шура, открой…», бросилась к двери. В этот момент раздался второй выстрел — пуля ударилась в филенку двери. После этого случая, по настоянию друзей, Костя переселился и стал жить в небольшой комнате при Совете, наверху. Дома бывал редко.

Сейчас он сидел у себя в кабинете, читал ноту Народного Комиссариата по иностранным делам послу Японии. Нота эта явилась результатом сообщения Совета о приходе во Владивосток крейсера «Ивами».

«...Комиссариат по иностранным делам желал бы в самом непродолжительном времени узнать точные причины и цели указанного поступка японского правительства».

«Желал бы узнать», — мысленно повторил Костя и вспомнил Саковича. «Наивный человек!» — подумал он.